Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков

качались во все стороны, перехлестываясь кронами, словно ловили друг дружку в объятия. Желтая хвоя падала на их головы и плечи, как сухой дождь.

Ветер гнал по небу сизые убористые тучи. Они с ходу намеревались проскочить через высокую гряду, но застряли и скопились в устье синего распадка, как ледяная шуга в заторе.

На этом косогоре, на этой тропке он встретил свою Наденьку двадцать лет назад.

Было это в мае. Она спускалась вниз; ситцевое платье облепило ее крепкие ноги. Вася подошел, девушка втянула живот, но дорожки не уступила.

– Потеряла чего?

– Мама послала корову искать! – бойко ответила девушка приезжему учителю, заслоняя от солнца лицо ладонью и разглаживая лисьи бровки.

– Давай помогу!

– Да вы сами заблудитесь!

– Ну что ж, потеряемся, так вместе…

Щеки розовые, на локте зябкая пупырышка! Под тонким платьем на груди пробивались соски, словно птенцы из скорлупки.

Девушка посмотрела в сторону острова, где уже зацветала черемуха, затем невзначай в глаза приезжему:

– Вы же дальше школы-то не ходите!..

7

Деревня была видна как на ладони, растянувшись вдоль Чуйского тракта на покатом солнечном склоне. Нижние проулки выходили на берег ручья. Он таился сейчас в густых ивах. Сквозь серебристые листья проглядывала тусклая рябь воды. Ручей бежал незаметно, окольными путями – мелкий, но настырный – отнимая от деревни плодородную низину, поросшую молодым сосняком и кустарником.

Весной, когда с одной стороны вскипала большая река, а с другой разливался ручей, земля между ними становилась заповедным островом.

Это было место влюбленных.

Особо нетерпеливые пары перебирались на остров, несмотря на сильное течение, почти вплавь. А там, на зеленых полянах под солнцем, уже нежились листочки земляники, и одуряюще пахла цветущая черемуха.

Когда-то и они с Надей гуляли и целовались на этом острове…

Временами ветер в лощине стихал, но оставался в неподвижном воздухе какой-то протяжный гул, словно он набирал силу за ближней грядой.

Надя остановилась. Скользя на тропе, Вася ухватился за ее талию. Почувствовал, сквозь тонкую куртку, как жена втянула живот, поднимая грудь и выправляя осанку. А еще уловил: затаила дыхание, будто бы прислушивалась к чему-то, и выдыхала по чуточке. В этих крохах воздушной грусти таилось для него особое очарование.

Вася сильнее обнял жену.

– Не наигрался еще?.. – перехватила ладони, сжимая их.

Постояли молча. Затем пошли к соседней вершинке, но уже как-то с неохотой, или с сомнением. Легкость осталась там, где они разжали руки.

Чем выше поднимались, тем удаленнее становилась деревня. Хотя виднелись еще крыши домов, зарывшись в желтую листву, будто пестрые куры-наседки в свежее сено.

8

В центре села громоздилось деревянное здание школы. Перед ним зеленая лужайка с проплешиной. В начале своего учительства Вася делал на ней зарядку с детьми. Школьники приседали шеренгами и махали руками, сверкая белыми манжетами, будто подавали морские сигналы.

Хорошее было время! Он до сих пор жалел, что ушел из школы.

Рядом со школой, из-за высокой ивы, выглядывал их дом. Вернее, крыша: высокая, шиферная, с ржавым подтеком от трубы. В огороде, где полосой сошел иней, можно было разглядеть неубранную ботву, издали похожую на спутанную шерстяную пряжу темно-зеленого цвета.

– Игоря надо было поднять, – сказал Вася про сына. – Опять всю ночь у компьютера сидел!

– Ты ж купил!

Старший их сын полностью выдался в русскую мать: с матовой кожей лица и большим разрезом серо-голубых глаз, не взяв ничего во внешности от алтайской крови отца. Застенчивый, а теперь и вовсе потерянный. А вот дочь – красавица-полукровка – яркая, как тавро на белой лошади!

Сын бросил институт после четвертого курса. Жил дома без дела и без интереса.

– Пусть поспит! – заступилась мать.

– Я в его годы…

– Нет у него общения, – перебила Надя. – Все друзья в городе остались. И подружки!

– Так и пусть вернется, доучится…

– Ждет эту свою… учительницу, – перебила Надя уже с легкой ревностью.

– Сама говоришь, надо общение!

– Ага! Приходит к нему в сарай… В потемках! Сидят, сосиски жарят… и шоколадом еще кормит!

Вася засмеялся: жена всегда ревновала его к школе, к молодым учительницам. А теперь вот и сына.

– Легко оделась-то! Иди домой.

Оглянулся, деревни уже не было видно.

– Пусть спит. – Жена зябко тряхнула плечами. – Еще наломается в жизни…

Сосны вдоль дороги резко расступились. Открылись широкие поля.

Сухая поземка шарила по обснеженым скатам, тоскливо катая белую шуршащую крупку меж рядков скошенного ячменя.

Мутные горы дымились, словно кучки серого пепла.

В голубых просветах меж туч натужно гудел ветер, раскачивая зыбкое небо. Этот звук проникал на всю глубину горной чаши. Временами из прорех в облаках падали на землю короткие солнечные лучи и тихо гасли в снежной соломе.

Все явственнее чувствовалась ледяная испарина приближающейся непогоды.

Вглядываясь в сторону большого хребта, Вася прищурил тугие глаза. Их яркий блеск по молодости Надя боялась, а теперь любила.

– За перевалом она колдует… Метель-то!

– Уж разглядел! – Наде было жаль погожего денька.

– Придет, будь спокойна!

Но словно возражая ему, надолго выглянуло солнце. Осветились на полях лоскуты зябкой осенней рыжаны. Северные склоны прояснились и приблизились. Запорошенные цепким инеем сосны набухали в желтых лучах солнца и казались похожими на бежевый ноздрястый творог, только что вынутый женой из серой марли.

У Васи сильней билось сердце, и все беспокойнее становилось на душе. Ему хотелось скорей повернуть за каменистый выступ, а там – взобраться на холм, заросший приземистой караганой. И не ради коровы, но чтобы душу проветрить!

9

Вдруг где-то близко послышался гул копыт. Невнятный, с частыми остановками!..

Вскоре мимо них пробежали четыре молодые коровы, задрав рыжие хвосты. Увидев людей, они остановились, моргая лохматыми ресничками.

– Дашка! – узнала Надя свою телку.

Две сестры-телушки Маша и Даша выросли на их дворе. Потом коров продали в разные подворья, но они не хотели расставаться: то к одной хозяйке приходили вдвоем с пастбища, то к другой.

У многих хозяев коровы паслись сами по себе, и бывало, что не возвращались к вечерней дойке, ночуя где-нибудь в дальних балках. Потом находились.

Телушка Даша мотнула головой, стряхивая травинку с ушей и какую-то обиду на бывшую хозяйку. Потом бросилась вскачь догонять подружек.

На жнивье сходил иней, и от яркой желтизны соломы стало теплее.

Все чаще выглядывало солнце из-за туч. Туман уминался в распадки, где хоронился еще утренний сумрак.

– Найдется Зорька-то! – сказал Вася, ощущая вязкую тишину гор, сдавливающую голос.

– Охрип, что ли?

– Иди домой. Может, пришла она…

– А ты?

– Дойду до Сопливого лога.

Теперь Надя согласилась легко. Она пошла по дороге так, будто вспомнила что-то важное. Вася прислонился