Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4
Присев на корточки, Вася оглядывал сломанную ограду: «Жерди-жердочки, почему вы сломались?..» Жена Надя легонько толкнула в спину: мол, не камлай!
– Говорила тебе: запри на ночь! Так нет же, пускай на воле побудет!..
Она сжимала у горла воротник куртки.
– Еще с вечера беспокойной стала!..
В сумраке проплыл подол белой рубашки – Надя заглянула в сарай к телятам. Почему-то ночная рубашка по утрам становится похожа на старый снег.
На крыльце мелькнули голые икры. Жена постучала калошами о порог и скрылась за дверью, хлопнувшей сытым домашним прихлебом.
Обычно Надя вставала раньше мужа и уходила доить коров. Вася пил чай один (дети еще спали) и тоже шел по своим делам. До завтрака супруги мельком встречались во дворе, обмениваясь редкими словами, и лишь какая-нибудь напасть соединяла их, отвлекая от привычного начала дня.
Например, ветер срывал пленку на стоге. Они ловили хлесткие мокрые края с разных сторон, задевая друг друга с нечаянно-укромной нежностью. Вася упирался локтями в колючий скат, ощущая мгновенный покой и летний запах, что исходил из глубины сена…
В пустом огороде чернела замерзшая слизь, на картофельной ботве лежал иней, будто клубок серебристых змей.
Возле пролома в жердях иней был сбит и втоптан в навозную жижу. Вася поднял взгляд на косогор, где за оградой шла темная тропка, набитая множеством копыт. Но виделись ему почему-то голые ноги жены. Такая вот путаница! Еще хотелось с утра чего-то мягкого и теплого, а приходилось лазить по холодной грязи.
Вася вздохнул громко. Так что в глубине под ребрами хватило жалости и на жену, и на корову!
Зорька… Бежевая красавица с кудрявой морщинкой на лбу! Нос светло-коричневый, шершавый, как детская босая пятка. Капли молочной росы в чутких розовых ноздрях. Глаза умные, лилово-дымчатые. А ноги – будто статуэтки!
Обидно, что ушла корова с хозяйским добром – стельная. Да и то спросить: столько раз отнимали у нее теленочка? Запирали его, жалобно мычащего, в теплую стайку, принося от матери ее молоко, разбавленное водой.
Сегодня ночью Зорька их опередила! И сделала это по-женски хитро, не пошла вчера в сарай, а упросила Васю лиловыми глазами.
Характер у коровы самостоятельный: например, не нравилось, когда ее гладили по кудрявому лбу. Не откликалась мычанием на крик: «Зорька!» Притом смотрела как-то вопросительно, будто знала про себя еще одно имя. Во дворе корова любила стоять у палисадника, понукая свою рогатую тень, падающую на цветы, и отирая мощную шею об зазубрены штакетин. Услышав мычание теленка из сарая, Зорька переставала жевать. Отражения рыжих бархатцев влажно вспыхивали в ее сиреневых глазах…
5
Вася вошел в дом, испытывая странное возбуждение. Но до времени предпочел скрыть, чтобы не смущать жену.
– Фу ты! – выдохнул растерянно. – Коровы-то нету…
– А я так не знаю!
Надя вынула из ведра творожный ком, завернутый в марлю. Посмотрела в окно, как бы ни веря мужу. Но на самом деле чтобы спрятать усмешку.
– Жерди валяются, – продолжил Вася, приседая мимо табурета, – сломанные! – И добавил, уже вовсе деловито: – Собирается там что-то, на перевале… Метель-то! Придет, однако, к вечеру!..
За окном светлело.
Утреннее небо было совсем чистым, а бледно-розовые горы дальнего перевала казались полупрозрачными, будто подмороженными.
Снежная лепешка на вершине стога потрескалась от теплого ветра. Белые, еще сухие обломки инея медленно сползали вниз.
Надя продолжала усердно тискать влажный ком. Сквозь озябшие пальцы сочилась холодная желтоватая влага:
– Вот отелится где-нибудь в тайге… Поделом тебе будет, угодник!
Вася отмахнулся:
– И что? Вон женщины в бассейне рожают!.. На воле, так сказать. В естественной среде!
– А если снег выпадет? Поди сыщи ее тогда!
Про бассейн жена ничего не ответила. Но Вася знал ее хорошо: запомнила! И вывернет, когда надо будет, по-своему!
Он поправил ногой круглый войлочный коврик с орнаментом из красных и голубых лоскутов атласа. Коврик достался ему от отца. В аиле его стелили для дорогих гостей. А теперь на нем спал серый кот.
– А что не уйти-то от такого хозяина! – усмехнулась жена, дожимая творог.
Она уже заметила в алтайских глазах мужа тревожный кочевой блеск:
– Тебя и метель уговорит куда захочет!
Голубое солнечное пятно робко прильнуло к оконному косяку, словно вернулся домой ночной гуляка: не зная еще, примут или нет.
– Однако постоит денек, – ободрился хозяин.
Налил в стакан вчерашнего молока. Медленно выпил, чувствуя горечь, какая бывает у коровы пред отелом:
– Может, недалеко ушла-то?
Обхватив розовой ладонью запястье другой руки, Надя сгоняла молочную жижу, все сильней раздражаясь на возрастающий азарт мужа:
– Смотрю, настропалился уже!
– Найду я ее…
– Ну, пойдем, что ли, глянем. А-то ведь ускачешь один-то, и пропал день!..
А уходить ее муж умел! И уводить за собой… Сейчас вот ляпнул про бассейн – и смутил каким-то близким чувством, которого ждала она. Даже сочувствие угадал к корове.
– Надень куртку-то теплую! – суетился Вася.
– Да грязная она, – отмахнулась было.
– На свидание собралась?
– А ты позвал?.. Вижу, что намылился, не терпится ему!
Они почти никогда не ругались, даже в молодости. В крайнем случае, когда Надя чувствовала в муже резкую смену настроения и не успевала за ним.
6
На дворе дул ветер.
Утренний неустойчивый, чередуя теплую волну запахов от реки с холодным дыханием от заиндевелых лесных полян.
Выше косогора, за березами, просматривались рыжие склоны, разделенные кое-где мелкими въедливыми ручьями. Заснеженные горные отроги, как кривые пальцы, вцепились в зеленые лощины. Освещенные желтыми лучами прояснялись натруженные костяшки гор.
Жена шла первой, чуть склонившись в талии, покачивая крутыми бедрами так, что от движения их запыхался Вася еще до подъема.
– Сама понянчиться захотела! – Надя обернулась, словно почувствовала упорный взгляд. – Понежиться с теленочком!..
Сказала уже явно сочувственно. Но смотрела с тоской. Может, тоже носит в душе какую-нибудь тайную мысль. О чем? О другой жизни, об уходящих годах, об усталости и скуке? Несмотря на ветер и холод, от жены веяло еще теплом постели. Она нарочно потягивалась и зевала, улыбаясь своей беспечности и неожиданному отвороту от домашних дел.
В горах чаще поднимаешь глаза к небу. И особенно радуешься, когда оно проясняется. А сегодня, похоже, будет тот самый последний осенний денек, когда нужно бы закончить много дел, но лучше не стараться, потому что все равно не успеть!
По твердой от заморозка тропке, с прилипшими к земле березовыми листьями, они поднялись на вершину косогора.
Верхушки долговязых сосен
