Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков

– Что мне станется.

– А мужик чего?

– Всю дорогу важничал, про свою работу хвастал: и фабрики у него, и пароходы! А поговорить, вишь, не с кем! Аж укачало от нудятины… Приехала домой вся. – Она опять засмеялась, подбирая словцо по приличнее. – Вся… умотанная!

– Да, вижу, не вся!

Эти слова чем-то задели одинокое сердце Зины:

– Прокатилась, блин…

Чтобы не впадать в дальнейшее сочувствие, Вася потрогал рукой заборчик из досок, словно шрапнелью простреленный короедом. Покосившееся звено висело на одном большом гвозде:

– Поправить бы надо заборчик!

Зина всколыхнулась своим большим кувшинным телом:

– Тут у туристки давление поднялось! Дочка за фельдшером бегала.

Затем поглядела на забор и добавила:

– А чтобы меня раскочегарить, не такой мужик нужен!

В ограде перед домиками туристов светился проплешинами скошенный газон. Вася подумал про себя: куда они траву девают? Ведь не держат скотину.

– А у меня корова ушла с ночи, – шаркнул ладонью по гнилым доскам. И улыбнулся чуть виновато. – Тоже забор подвел!

Хозяйка корчмы засмеялась, чуть наклонившись вперед, еще сильней открывая на груди заманчивый вырез:

– Ты ж знаешь, мы без мужиков живем! Кого заманим – тот и работник!

Главой села Василия выбирали недавно, сманив из школы. Хотя жена и теща были против – доброму человеку трудно во власти. В каждом доме норовят стопку поднести! Да и спрашивают с хорошего человека с особым пристрастием: мол, не подведи, надеемся. На себя рукой махнули, а на него клин наладили.

Уже отойдя от Зины, услышал вдогонку:

– Тебя просить не будем, начальство побережем!

14

А еще в хорошем человеке всегда ищут червоточину. Взять хоть Машу Шустую, вот она на крыльце с бутылкой пива. Издали увидела, перегнулась через перила: иди, мол, похмелись! Знает, что вчера Вася с прорабом выпили перед баней.

Домик Маши покосился и сполз одним углом к речке. Многие алтайские семьи ставят аил в ограде, как летняя кухня у русских соседей. А у Маши только сарай, и тот похож на футбольные ворота.

Вася подошел к родственнице. Запутался ногами в густых зарослях полыни:

– Просил же тебя скосить возле забора!

– А ты своих коров привяжи тута. У вас их много! – Маша одернула зацепившуюся юбку.

– Фу ты…

Наступил ногой на бутылку в траве.

Но про корову говорить не стал. Потому что у него пять коров, а у Маши только куры. Да и тех весной взял цыплятами старший сын, и теперь они живут где придется: в собачьей будке, в дровах, под ржавым ковшом от трактора. Мальчик один знает все куриные схроны, сам достает из них яйца и продает туристам.

Вася оглядел неубранные тыквы, лежавшие яркими шарами по огородному склону:

– К вечеру снег пойдет.

– И пойдет, а мы не побежим! – затхлым прибоем качнулась пена в бутылке.

На крыльцо выплыл Саня, ее муж: маленький рыхлый мужик, с серебристой соломой в черных всклокоченных волосах. Выморщив тусклые глазки из влажных опухших век, он поспешно кивнул родственнику. Вернее, обрадовался случаю высказать все, что отсырело на душе:

– Михалыч! Как же так? – поглядел на затылок жены, но, не найдя поддержки, наддал в голосе: – Дали нам деляну?.. Да. Дали?

– Дали.

– А где?.. Где дали-то?

– Где?

– Аж за Сопливым логом!

Саня кивнул в сторону огорода, где сейчас возились его ребятишки:

– Мне как многодетному отцу дали!

Он подумал и уточнил горько:

– Чтобы я отстал от вас!.. Чтобы вы там свои делишки могли дальше спокойно крутить-мутить!..

Вася тоже посмотрел на ребятишек: коровы нет, а детей – пятеро! Дом, правда, маленький. Кухня да светелка! Как волшебная шкатулка: внешне невзрачная, а откроешь – словно бархат от детских голов да алмазы от их глаз.

Со школы у него осталось: виноватость перед детьми из бедных семей.

А Саня почувствовал слабину:

– Да оттуда, из Сопливого лога, на тракторе только вывезешь! Если не на себе…

Жена отвернулась.

– И где у меня трактор? – спросил муж, не то чтобы дивясь даже, а как-то заранее оскорбившись.

– Найди, – посоветовал Вася, отходя от крыльца. – Вон у соседа трактор есть!.. Если денег нет, сено ему скирдуй.

– Мне? – удивился Саня и потянулся к бутылке, оставленной на перилах.

– Не тронь! – Маша замахнулась на него. – Многодетный ты мой…

Выпила, поморщилась:

– Слезами, что ли накапал?..

Смешав сухотную тоску с похмельной гордостью, мужик кивнул в сторону огорода:

– Да! Вон они, мои медальки-то… кругленькие!..

Смех и возня: дети спускали вниз рыжие тыквы.

Стоя наверху, они высматривали каждый раз новый путь, чтобы тыквы скатились до самого низа. Но тяжелые ядра все равно попадали в ямки или в густую траву, останавливаясь посреди склона, а летящие следом снаряды разбивали их в ярко-оранжевые сочные дребезги.

– Кегельбан! – крикнула Маша. – А ну-ка, сынок, кидай мне!

Она поставила ногу на стул, словно воткнула носок в стремя. Затем прицельно вытянула руки. Мальчишка впился глазами в лицо матери, прижимая к груди маленькую тыкву. В глазах сомнение, слишком большое расстояние.

– Кидай, не бойся! – подзадоривала мать.

Ее прабабки сражались на равных с богатырями, покидая родные улусы в поисках счастья. Часто в алтайских легендах женщины-воины оказывались сильней мужчин!

– Лови!..

Кинула что-то в сторону Васи, он успел разглядеть ее маленькие смуглые ладони. Но поймал воображаемую тыкву, дивясь тому, как его мысль о давних подвигах алтайских женщин воплотилась в реальность.

Маша смеялась и была хороша. Черные глаза светились заносчиво и как-то по-детски счастливо.

Лицо почти без морщин, мореное той особой природной выдержкой, что держит до поры, а потом резко топит накопившимися годами. Подобной выдержкой каменеет древесина лиственницы, долго лежавшая в воде.

Алтайские женщины – не восточные женщины! Они упрямы и своевольны. Они никогда не знали рабства.

15

Небо подернулось сизой дымкой. Теперь легче было смотреть на яркое солнце.

По северным склонам гор пушистые сосны откидывали синие тени. Они резко выделялись на чистом снегу. Но чем ближе к вершине, тем становились они голубее и мутнее. А на самом гребне и вовсе терялись, сливаясь с белесым туманом.

Недалеко от магазина Вася встретил «Звездного мальчика» Сему, в костюме серебристого цвета и белой рубашке. Его сверстники пошли нынче в первый класс.

На улице зябко, дул сырой ветер, а Сема шел мелким шагом и будто не чувствовал холода, удивляя телесной закалкой, которая передавалась каким-то образом и его странной душе.

За несколько шагов Сема остановился, внимательно посмотрел на Васю, даже строго, будто застал врасплох:

– Дай денюшку, – протянул мальчик крепкую загорелую ладонь.

Вася подошел и погладил его по стриженой голове, ощутив пальцами влажные жесткие волосы.

– Да-ай! – громко повторил Сема с