Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

никак не мог понять, как можно напасть на кого-то, не имея на это никакой причины. Когда он потребовал, чтобы я рассказал ему о том, что я натворил и чем довел их до бешенства, я от злости потерял дар речи и, хлопнув дверью, ушел из дома.

В библиотеке, где я работал, меня попросили взять отгул на несколько дней.

– У тебя сейчас лицо похоже на отбивную, – сказал один из библиотекарей, явно стараясь выбрать слова поделикатней.

Но лучшую реакцию на случившееся я услышал от одного знакомого из церкви, с которым случайно встретился на улице.

– Говорят, что это Бог тебя наказал за ложь, которую ты распространяешь о Кене Пагаарде.

Словно сама Вселенная решила выбрать этот год, чтобы выбить из меня все дерьмо в эмоциональном, духовном, да и буквальном смысле. Я покатился вниз по спирали: по ту сторону гнева, по ту сторону разума. Я не мог ни есть, ни спать, а если кто-то смотрел на меня как-то не так, я немедленно заводился, свирепея в считаные секунды. Мне и так нравились долгие полуночные прогулки по Чула-Висте, но теперь я стал забираться еще дальше, в трущобы в центре Сан-Диего, где обитали наркоманы, пьяницы и уличные грабители. Как мне кажется, я искал себе еще неприятностей, чтобы на меня напал кто-нибудь, а я бы ответил со всей накопившейся болью и злостью.

Иногда я бродил по улицам всю ночь и встречал рассвет, сидя на автобусной остановке у Horton Plaza, наблюдая, как на смену наркодилерам, проституткам и бездомным на улице появлялись секретари, бизнесмены, студенты и другие спешившие на работу люди. Это были два разных мира, два Сан-Диего, которые менялись местами по утрам. «А из этого могла бы получиться интересная история», – подумал я, но до того момента, когда я напишу ее, оставались десятки лет.

Так и не найдя подходящего объекта для своей ярости, я стал обращать внимание на всех, кто на свою беду оказывался рядом со мной. Со временем я осознал, что веду себя так же, как вел бы себя отец, вымещая злобу на тех, кто не имел никакого отношения к тому, что произошло. В результате я убрал свою злость глубоко в себя, переключившись в режим радиомолчания, чтобы не причинить урон гражданскому населению. Но злость осталась, теперь она изнутри раздирала меня на части. Мне срочно надо было хоть что-то с этим делать, иначе я просто сошел бы с ума.

ЭМОЦИИ – ВОТ ПОСЛЕДНЯЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ, КОТОРОЙ МНЕ ТАК НЕ ХВАТАЛО, И ВОТ ПОЧЕМУ ВСЕ, ЧТО Я ПИСАЛ, БЫЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НИКЧЕМНЫМ.

Я решил, что раз уж я не смогу победить боем, то мне придется писать и писать, чтобы выразить наконец весь этот гнев. До этого момента я всего лишь заигрывал с писательством, мне нравилось писать, но я никогда не писал, чтобы выразить свои чувства, надежды на будущее, злость на прошлое и сомнения по поводу настоящего. Эмоции – вот последняя составляющая, которой мне так не хватало, и вот почему все, что я писал, было действительно никчемным. Я не умел выражать свои эмоции, и поэтому мои рассказы не трогали, я думал о содержании и стилистических приемах, а не об эмоциях и о том, что чувствовали мои герои. Но к этому моменту эмоции переполняли меня, и первой из них был гнев, и я ничего не имел против этого. Писателя могут мотивировать и любовь, и ярость, и обида. Все будет работать как надо, пока есть что-то, что будет заставлять автора рассказывать одну данную историю в данное время и о данном персонаже. Чего-чего, а ярости у меня было в избытке.

Я продолжал коллекционировать отказы, но теперь, по мере того как мои рассказы переставали быть такими пресными, мне стали присылать персональные ответы, в которых редакторы предлагали внести изменения или писали, что рассказ не подходит их сегодняшним потребностям, но они рады будут посмотреть другие мои произведения. Этого было достаточно, чтобы удержать меня за пишущей машинкой, чтобы я не спалил на хрен все то, чем была моя реальная жизнь в тот период.

Рано или поздно все должно стать чуточку да получше.

Ведь правда?

Глава 17

Когда свет в конце туннеля – совсем не поезд

(Так, для разнообразия)

К двадцати одному году я планировал уже получить степень бакалавра по психологии, но выбился из графика из-за проблем с переводом денег из колледжа в университет, ограниченных финансов, ну и последними удручающими событиями в моей жизни.

Поэтому я снова полностью загрузил себя огромным количеством учебных модулей. При поступлении в Университет Сан-Диего студентам разрешалось набирать до двадцати модулей, не более, в связи с этим мне пришлось вламываться в аудитории и просить преподавателей на месте вносить меня в списки их слушателей.

Так администрация университета просто не успевала бы следить за тем, на какие модули я записался. Большинство студентов набирали по двенадцать-пятнадцать модулей на семестр, я же набрал двадцать один на свой первый семестр и целых двадцать семь на второй. В третьем семестре количество пришлось сократить до двадцати двух, потому что куратор обнаружил мои махинации и приказал сбавить темп.

Одним из моих учебных модулей была писательская мастерская. Занятия вел Ричард Ю. Ким, один из преподавателей факультета писательского мастерства. Он печатал свои романы и был стипендиатом Гуггенхайма и программы Фулбрайта. Я понимал, что теперь мои работы будет оценивать настоящий писатель, и поэтому решил ускориться и писать по одному рассказу в неделю.

Как-то раз, получив от меня мой очередной рассказ, Ким, как всегда, сказал «спасибо», а потом добавил:

– А вы у нас прямо настоящий печатный станок.

Я был уже на полпути к выходу из аудитории, но остановился, а потом подошел к Киму, который сидел за своим столом и улыбался.

– Вы меня только что оскорбили?

Его улыбка стала еще шире.

– То, что ты понимаешь это, уже говорит о том, что есть надежда.

Я понял его намек: лучше потратить время на один хороший рассказ, чем на три средних.

Марк Оруолл был единственным студентом в классе у Кима, который мог соревноваться со мной в объеме написанных работ. Марк был по-настоящему хорош, и большинство занятий превращались в наши с ним литературные дуэли. Когда он писал что-то крутое, это стимулировало меня написать что-то еще более крутое в ответ, а ему, в свою очередь, приходилось работать еще усерднее. Марк был настолько талантлив, что в определенный момент мне бы точно пришлось задуматься, где бы добыть мышьяка, чтобы отравить его, если бы мне так не нравилось иметь достойного соперника. Кроме того, Марка просто нельзя было не любить. Если я был застенчивым, неразговорчивым и тощим мямлей, то