Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

– Быстро в машину! – пьяно заорал он. – Я сейчас превращу в труху этот долбаный дом!

Он нажал на газ, и машина двинулась вперед. Я отпрыгнул и закричал, чтобы отец остановился, а в это время на улицу высыпали остальные жители. Мы окружили машину, стараясь помешать отцу, но он продолжал давить на газ и медленно двигаться вперед.

Мы отходили назад, а отец то нажимал на тормоз, то на педаль газа, раскачивая машину взад-вперед и продвигаясь все ближе к дому.

И тут я услышал знакомые звуки: «Глям-плям, глям-плям», – это был звук тапочек Ларри, шлепавших по тротуару. Он только встал с кровати, выглядел заспанным и кутался в халат.

– Что происходит? – спросил он.

– Мой отец грозится разрушить дом, если я не сяду в машину.

Ларри посмотрел на машину, на отца, на дом, а потом снова на машину.

– Да пусть ломает, – сказал он. – Дом застрахован.

– Но… нет, мы не можем…

– Да не снесет он его, – сказал Ларри и посмотрел на остальных. – Так, давайте-ка все идите в дом, до утра осталось совсем ничего.

Мы посмотрели друг на друга, немного сомневаясь, а потом повернулись и пошли в дом.

Ларри постучал по капоту машины.

– Ну давай, вперед, – сказал он. – Нам не помешает новая кухня.

Грязно ругаясь, отец дал задний ход, отъехал в конец улицы для разгона, и вдавил педаль в пол.

Взревев, машина рванула вперед, а потом резко застыла у самого бордюра, а от шин шел дым.

– Да что с вами не так, мать вашу! – орал отец. – Хотите, чтобы я убился, да?

Ничего не ответив, Ларри закрыл за собой дверь и зашлепал в спальню: «Глям-плям, глям-плям».

Отец еще немного угрожающе поревел двигателем перед домом, а потом уехал.

Я лежал на верхней койке в спальне, а в голове все прокручивал в голове действия Ларри в этой ситуации.

Отец заявился, чтобы напугать нас всех. Но Ларри победил его, потому что в его действиях и словах не было и тени страха. «Ну давай, вперед».

«Никогда не давай им понять, что ты боишься, – сказал я себе. – Никогда».

Несмотря на то что я делился своими рассказами с учителями и друзьями, я еще ни разу не пытался опубликовать свои работы, справедливо опасаясь неизбежных отказов.

Но теперь, когда у меня было новое жизненное кредо: «Никогда не давай им понять, что ты боишься», я начал рассылать рассказы по различным журналам, указывая в контактах адрес моего приятеля. Вскоре у меня собралось несколько коробок из-под обуви, доверху набитых отказами. Они приходили от таких журналов, как Analog, Fantasy and Science Fiction, Playboy и Saturday Evening Post. Я посылал рассказы даже в New Yorker. Я считал, что, если уж проваливаться, так по полной.

И это действительно был всем провалам провал.

Шли месяцы, рассказы никто не печатал, и я начал подумывать о том, что я недостаточно хорош. Я заканчивал рассказ, прочитывал и рвал его на клочки и тут же начинал писать следующий, надеясь, что в этот раз выйдет хорошо. Однако все было напрасно. Рассказы сквозили пустотой, потому что у меня у самого не было чувства идентичности ни как у человека, ни как у писателя. Всю свою прошлую жизнь я старался быть непохожим на отца, я пытался быть другим или превратиться в невидимку. Но теперь, когда началась моя взрослая жизнь, как мне ответить на вопрос «Кто я такой»? Что я хочу сказать как писатель? Верю ли я в Бога или просто хочу в него верить? Я действительно хочу быть членом общины или для меня это просто удобный способ избежать неприятностей? Меня терзали сомнения, а вокруг не было других писателей, к которым я мог бы обратиться за советом.

НО ТЕПЕРЬ, КОГДА У МЕНЯ БЫЛО НОВОЕ ЖИЗНЕННОЕ КРЕДО: «НИКОГДА НЕ ДАВАЙ ИМ ПОНЯТЬ, ЧТО ТЫ БОИШЬСЯ», Я НАЧАЛ РАССЫЛАТЬ РАССКАЗЫ ПО РАЗЛИЧНЫМ ЖУРНАЛАМ, УКАЗЫВАЯ В КОНТАКТАХ АДРЕС МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ.

И тут я вспомнил, что в одной из своих статей Харлан Эллисон указал номер своего домашнего телефона. Я мучился от нерешительности. Может быть, попробовать? А что, если это просто шутка или это чей-то еще номер? Хуже могло быть, только если номер был действительно его. О неспособности Харлана выносить и минуты общения с дураками ходили легенды. Он бы в мгновение выпотрошил меня и снял бы уже три шкуры, пока я соображал бы, что сказать. Он был опытным охотником, а я пушистым зайчиком. Это определенно был не лучший сценарий для знакомства.

«Ну и ладно», – подумал я и набрал номер.

Время тянулось бесконечно, пока наконец не раздался характерный щелчок, и я услышал:

– Слушаю вас.

Я на секунду запнулся, а потом, преодолев страх, начал говорить:

– Это… я, э-э-э… а это Харлан Эллисон?

– Да, это я. Что вы хотели? – только произнес он это как «дашовыхотели?» с интонацией человека, который просит, чтобы его оставили в покое.

Я понял, что весь уже мокрый от пота.

– Эм, мистер Эллисон, меня зовут Джо Стражински, и я…

– И вы что?

– Я писатель, но дела идут не очень хорошо, да и рассказы никто не печатает, я подумал, может, вы мне что-нибудь посоветуете?

Для протокола: это самый глупый вопрос, который вообще можно задать писателю. Невозможно ответить на этот вопрос, не будучи знакомым с текстами, а общие советы абсолютно бесполезны. Каждый писатель знает, что это глупейший вопрос, потому что его постоянно задают им всякие идиоты вроде меня.

– Значит, вас никто не печатает?

– Да, все так.

– И вам нужен мой совет?

– Да, сэр.

– Ну, хорошо, вот вам мой совет: перестаньте писать всякую хрень.

– Да, сэр.

– Потому что если то, что вы пишете, не хрень, то рано или поздно вас кто-нибудь напечатает, ведь так?

– Да, так.

– Значит, раз вас не печатают, вы пишете хрень. Следовательно, прекратите писать всякую хрень.

– Да, сэр, мистер Эллисон, – мой тонкий голосок робко попискивал в моих же ушах. – Спасибо за совет.

Ту-ту-ту!

Я положил трубку и принялся молиться, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, не оставив ни малейшего следа[41].

В июле у Сэнди был день рождения, и я хотел сделать ей хороший подарок. Ей нравились русские лакированные шкатулки, которые продавались в маленьком магазинчике в Ла-Холье, но самая дешевая стоила восемьдесят долларов, и я не мог ее купить, так как жил на пять долларов в неделю. Поэтому я решил продать пару книг, которые привез с собой, когда переезжал в коммуну.

Когда Ларри узнал об этом, то велел мне отдать деньги, объяснив, что и книги, и деньги принадлежали коммуне, а не мне. Забрав деньги, он назначил наказание за то, что я сделал все в тайне, хотя единственная причина, по которой он вообще об этом узнал, заключалась в том, что я рассказал о своих намерениях всем,