Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

Непривычная к роли обозревателя (я к ней так и не привыкла), я огрызнулась: «А что готовит? А мужчин оно к жизни готовит?»

Только через некоторое время Бакмен дал Кейл прямой ответ. Очевидно, он чувствовал, что образование портит каждого, но добавил такие слова: «Знаешь, Полин, я не понимаю, что это за чертова штука такая – образование». Кейл очень дипломатично относилась к тому, что считала недоработками режиссера, – до самого банкета по поводу окончания съемок. По словам Сидни Люмета, в разгар бурной дискуссии о роли критика Кейл выдала фразу: «Моя работа – показывать ему [Люмету], куда идти». В рецензии проявилось недовольство, которое Кейл ощущала в процессе ее написания. Она вышла такой длинной и категоричной, что Life отказался ее печатать, и Кейл пришлось ее пристроить в одну из своих книг.

Когда в шестьдесят пятом году книга Кейл «Я сорвалась в кинотеатре» была наконец издана, никто не ожидал, что сборник очерков о кино может выстрелить – однако он вдруг стал бестселлером. В декабре шестьдесят четвертого в Atlantic было напечатано предисловие к книге, озаглавленное «Кино трещит по швам?», в котором Кейл бьет тревогу и сетует, что кино теряет жизненные силы. В этом она частично обвиняет руководство студий, а также – как обычно – критиков, которые превратились в таких заумных противников содержательности, что стали защищать фильмы, фетишизирующие техническое мастерство в ущерб всякому смыслу. Мишенью для критики Кейл избрала одного автора:

В номере Nation от 13 апреля 1964 года напечатана необычная статья Сьюзен Зонтаг о «Пламенеющих созданиях» Джека Смита под названием «Пир для открытых глаз». Автор провозглашает новый критический принцип: «Примитивная техника Смита идеально служит встроенной в „Пламенеющие создания” восприимчивости, основанной на неразборчивости – неразборчивости безыдейной и не знающей отрицания». Мне кажется, что человек, считающий неразборчивость достоинством, – попросту свингер.

Кейл и Зонтаг были к тому времени знакомы, так что история получается любопытная. Справедливости ради: Зонтаг как критик была не во вкусе Кейл. Она не писала простым языком и, хоть и не выдвигала чересчур грандиозных теорий, соответствовала представлениям Кейл о снобизме по всем остальным пунктам: интересовалась преимущественно «заумным» кино, иностранными лентами, формой и стилем, а не содержанием. (Стоит помнить, что Зонтаг тогда еще не издала «Заметки о кэмпе», в которых все же призналась в некоторой симпатии к популярной культуре.) И вот, сейчас, в печати, через год с лишним после странного взаимодействия с New York Review of Books, Кейл продолжает трясти Зонтаг, как собака – кость: «Мисс Зонтаг нащупала перспективную идею, и, если ухватится за нее да оседлает, как Слим Пикенс [32], это будет как минимум конец критике». Как позже отметил критик Крейг Селигман, вполне вероятно, что Кейл сумела-таки задеть Зонтаг: в той версии эссе, которую Зонтаг включила в «Против интерпретации», формулировка изменена. Восхваление «неразборчивости» заменено на похвалу восприятию, «отвергающему идеи». Эта небольшая поправка выводит суждение Зонтаг из-под огня Кейл.

Так или иначе, доводы Кейл привлекли внимание газет, и, когда сборник вышел целиком, критики осыпали его комплиментами. В New York Times появилось восторженное заявление редактора кинематографического журнала, что книга подтверждает статус Кейл как «самого здравомыслящего, едкого и изобретательного, а главное – наименее претенциозного кинокритика США на данный момент». Особенно его восхитило, как она сформулировала свой подход в «Кругах и квадратах»:

Я считаю, что для наиболее активного и наилучшего восприятия произведения искусства в любом его виде необходимы… плюрализм, гибкость и относительность суждений, эклектичность – которую не следует путать с неразборчивостью. Эклектичность есть выбор наилучших стандартов и принципов из различных систем. Чтобы быть плюралистом, тщательности и дисциплины нужно больше, чем для приложения единственной теории.

Примерно так Полин Кейл и продолжала писать всю жизнь – с последовательной непоследовательностью, со склонностью к пылким отступлениям, постоянно твердя, что единственным достойным защиты принципом является удовольствие. Конечно, некоторым это казалось «несносным», как критику из ее прежнего пристанища Sight & Sound, жаловавшемуся на «разрушительную эмоциональность ее полемических статей». Тем не менее книга по любым меркам имела успех. На полученные от нее деньги Кейл вернулась в Нью-Йорк.

В сорок шесть лет у нее впервые появилась возможность прокормиться писательским трудом. Вместе с ней приехала дочь, вдвоем они поселились в Верхнем Ист-Сайде. Кейл с головой ушла в работу – видимо, уверенная, что за успехом должен следовать еще больший успех. Она ухватилась за казавшуюся надежной подработкой должность в McCall’s (где лет за сорок до того трудилась Дороти Паркер), рецензируя фильмы для пятнадцати миллионов подписчиков. Издатель нанял ее, зная, что круг читателей журнала меняется, и надеясь, что задор Кейл сможет привлечь более молодую аудиторию. Контракт был заключен на полгода.

Он, видимо, не читал ее прежних статей и не понял, что она задумала. Видимо, он рассчитывал, что раз она когда- то защищала треш, то будет находить оправдание каждому низкопробному фильму. Как бы то ни было, позже он признался, в каком был ужасе, когда она раскритиковала один из фильмов с Ланой Тёрнер, «Мадам Икс», сказав, что пятидесятилетняя Тёрнер слишком молода для своей роли. Кейл рекомендовала зрителю ленты вроде «Мужское – женское» Годара и громила «Доктора Живаго». Последней каплей, вызвавшей многочисленные отзывы в прессе, стал обзор, на первый взгляд посвященный «Поющей монахине», но использованный Кейл как возможность разнести в пух и прах «Звуки музыки». Она отметила, что в киноиндустрии этот тип мюзиклов теперь называют «Звуки денег», а закончила так:

Так для кого же это оскорбительно? Только для тех из нас, кому отвратительно, когда из нас давят слезу, пусть даже мы и не можем ее сдержать. Для тех, кто осознает, насколько дешевой и стандартной предполагается наша реакция: отдаться примитивной сентиментальности. И когда мы ловим себя на том, что сами напеваем эти слюнявые тошнотворные песенки, мы снова понимаем, как именно нас используют и превращают в эмоционально-эстетических имбецилов.

Этой статьи, вышедшей под конец третьего месяца контракта, издатель уже не стерпел. Когда он дал Кейл расчет, пресса вцепилась в инцидент и заявила, что увольнение произошло под давлением киностудий. Это стало первым, но далеко не последним случаем, когда ее фото появилось с подписью «Опасные похождения Полин» [33]. Ее издатель оправдывался во всех профессиональных газетах, аккуратно заявив Variety, что «Мисс Кейл обращала все больше критического внимания на мотивы создателей фильмов и все меньше говорила о фильмах как таковых».

Кейл быстро от этого оправилась и устроилась в New Republic на замену куда более благопристойному киноведу Стэнли Кауфману, которого переманили в New