Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

«Крутая» – так Дидион называли не всегда. Более частыми эпитетами были «элегантная» и «стильная» – причем не всегда в положительном ключе: не только Кейл упрекала ее в «гламурности». Но, как хорошо знала Дидион, внешность обманчива. Хотя ее стиль не был ни таким разговорным, ни таким явно воинственным, как у Кейл, она мастерски умела разрушать чужое самообольщение. Только предпочитала делать это элегантным выпадом, а не ударом наотмашь.

Дидион родилась в тридцать первом году в Сакраменто в семье среднего класса. Ее отец Фрэнк не был ни фермером-идеалистом, как отец Кейл, ни мечтателем, как отцы Маккарти, Уэст или Зонтаг. Он был практичным, уверенным в себе человеком, который до войны работал страховым агентом, а в тридцать девятом году вступил в Национальную гвардию. Дидионам пришлось переезжать дважды: сперва на военную базу в Дарем, Северная Каролина, а затем в Колорадо-Спрингс. На первый взгляд, у Дидион было обычное, спокойное детство, но впоследствии она признавалась, что именно эти переезды впервые вызвали у нее чувство, будто она всюду чужая. Кроме того, в детстве она была застенчивой, что тоже не помогало. Но при всей ее застенчивости Дидион хотелось жить на виду, и сперва она мечтала быть не писательницей, а актрисой (общая черта с Маккарти). Она рассказывала Хилтону Элсу: «Я не понимала тогда, что это одно и то же: заставить их тебе поверить. Играешь – и там, и там».

Но про некоторые моменты из жизни Фрэнка Дидиона она так и не написала. Она составила себе имя как автор очень личных эссе, и многие сделали вывод, что она беспощадно саморазоблачается. И все же об одном тяжелом событии своей юности она не писала ни слова почти до семидесяти лет: когда она была в Беркли на первом курсе, ее отец оказался в психиатрической больнице в Сан-Франциско.

Зато ее мать не была столь нежной душой; ей был свойствен тот несокрушимый дух калифорнийских пионеров, который Дидион почти всю свою жизнь провозглашала и отстаивала. Это не значит, что Эдуэн Дидион была лишена воображения или умения мечтать: Джоан говорит, что именно мать показала ей в Vogue объявление о конкурсе на лучшее эссе – наградой была поездка в Париж. Именно она сказала дочери: ты можешь победить. И когда в пятьдесят шестом году Джоан действительно победила, села в машину и погнала домой из Беркли похвастаться, мать только спросила: «Что, правда?»

На самом деле это была уже вторая премия, которую Дидион выиграла в свои двадцать с небольшим. Она уже участвовала в программе журнала Mademoiselle на Манхэттене в качестве приглашенного редактора. (Более всего программа известна тем, что в ней стажировалась на пару лет раньше Сильвия Плат, сатирически описавшая ее в автобиографическом романе «Под стеклянным колпаком».) Для того выпуска журнала Дидион написала аккуратное эссе-портрет романистки Джин Стаффорд, недавно разорвавшей свой брак с поэтом Робертом Лоуэллом. Дидион очень тщательно, с дотошностью прилежной ученицы записала рассуждения Стаффорд о продаваемости романов по сравнению с продаваемостью рассказов. Еще и намека не было на тот ее голос, который людям предстояло услышать.

В Париж Дидион не поехала. Учась в Беркли последний год, она попросила Vogue дать ей работу на Манхэттене. Журнал нашел для нее место в отделе художественно-технического редактирования, и осенью пятьдесят шестого года она переехала в Нью-Йорк. Эти два приезда в Нью-Йорк как-то замалчиваются в начале знаменитой статьи Дидион о расставании с Нью-Йорком «Прощание со всем этим». Джоан пишет, что впервые увидела Нью-Йорк в двадцать лет – во время стажировки в Mademoiselle. Но описывает она в своей статье опыт второго приезда – от работодателей, советовавших ей одеваться у Хэтти Карнеги, и до такой бедности, что деликатесы в «Блумингдейле» приходилось покупать в долг – она, как поступают в молодости, их себе позволяла даже при полном безденежье.

Для ясности уточним, что обманом это назвать нельзя: пропуск одной поездки из двух – нюанс тонкий, и в любом случае почти все, кто бывал в Нью-Йорке, могут засвидетельствовать, что ощущение, которое она описывает – «нет ничего невозвратимого и все досягаемо», – это возобновляемый ресурс, из которого можно черпать снова и снова. Но тут можно подметить некую характерную черту метода Дидион: она редактировала (и зачастую сознательно) факты своей жизни так, чтобы они говорили не только о ней самой.

В Vogue Дидион сперва сунули в отдел рекламы, потом ей досталась должность, которую занимала когда-то Дороти Паркер: она придумывала заголовки. Vogue больше не придерживался чопорного стиля Эдны Вулман Чейз: журнал претендовал на большее, особенно когда дело касалось показа мод на его страницах. Однако интеллектуальная атмосфера в редакции изменилась не слишком. Там по-прежнему работали люди, неоспоримо более богатые, чем Дидион, но не выделяющиеся ни литературными, ни интеллектуальными талантами. Но они следили за трендами, и иногда эти тренды приводили их к очень хорошим авторам.

Дидион всегда рассказывала, что первая статья под ее именем вышла в Vogue случайно. В редакцию не поступила статья, намеченная в номер, и Дидион написала заметку, чтобы место не пропадало – рассуждение о природе ревнивой зависти, не слишком убедительное. Ключевой тезис: такая зависть – одна из действующих в жизни сил.

Поговорите с любым, чья профессия требует работы над собой: с писателем, с архитектором. Вы услышите, как хорошо писал Икс, пока его не погубил Нью-Йорк, или узнаете, что второй роман Игрека (что бы ни говорила Дайана Триллинг) только разочарует всех, кто понимает, на что Игрек на самом деле способен.

Если это читается так, будто начинающий писатель собирается с силами ради блестящей карьеры, то важно не забывать, что в этот момент Дидион не писала для журнала, уважаемого в литературных и интеллектуальных кругах. Темы статей, которые Vogue позволял ей писать в шестьдесят первом – шестьдесят втором годах, иногда, казалось, отражали ее внутреннее недовольство. Она писала о самоуважении, об умении примириться с отказом, об эмоциональном шантаже.

В то время Дидион печаталась не только в Vogue: одновременно она сотрудничала с Holiday и Mademoiselle. «Я просто писала статьи и посылала им, – рассказывала она интервьюерам. – И никто меня не контролировал». И все эти статьи сейчас читаются в каком-то смысле как попытки писателя овладеть ремеслом. В позднейшие сборники Дидион их не включала, явно не причисляя к своим лучшим работам.

Кроме того, Дидион иногда писала колонки о книгах и культуре в консервативном издании National Review. Там ей дали возможность писать на такие темы, что статьи трудно было назвать простой журнальной шелухой, написанной в порядке самообучения литературной технике. Напротив, ей приходилось писать вещи вроде рецензии на