Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

как он часто сам объяснял, был воспитан властной матерью и всю жизнь пытался преодолеть последствия – в частности, он предпочитал длительным отношениям мимолетные интрижки. Бротон снимал экспериментальные короткометражки вроде «Дня матери» (1948), в котором разгуливает голый светловолосый ребенок, а его попеременно то ругает, то хвалит женщина за кадром. Кейл ненадолго переехала к Бротону. Когда она забеременела, он ее выгнал, а от ребенка отказался. Джина Джеймс родилась в сентябре сорок восьмого. Имя Бротона Кейл в свидетельстве о рождении не указала.

Ребенок, что не удивительно, круто изменил ее жизнь. Рождение дочери означало, что Кейл было просто необходимо твердо стоять на ногах, но вскоре она была вынуждена перейти на фриланс, потому что не с кем было оставить малышку. Она писала рецензии на книги. Пробовала себя в драматургии. Представила синопсис к фильму, но его забраковали. Дело сдвинулось с мертвой точки, только когда она встретилась в кафе с человеком, который хотел, чтобы кто-нибудь написал рецензию на «Огни рампы» для его небольшого журнала о кино City Lights. (Этот самый человек, Лоуренс Ферлингетти, потом открыл в Сан-Франциско книжный магазин с тем же названием.) Этот фильм, вышедший на экраны в октябре пятьдесят второго, был попыткой довести до зрителя постаревший и концентрированный вариант Чарли Чаплина – чьим творчеством Кейл никогда особенно не интересовалась.

Рецензию она все равно написала, ей было что сказать о самом авторе фильма. «Чаплин образца „Огней рампы” – уже не мелкий непочтительный клоун: его почтение к собственным идеям было бы поразительным, даже если бы эти идеи чего-то стоили, – пишет Кейл. – Но это не так – что показывает весь контекст фильма при каждом повороте сюжета». Она называет Чаплина «доморощенным мыслителем», очень точно подходящим под наблюдение Сократа о творцах: «Опираясь на силу своей поэзии, они мнят себя мудрейшими из людей и в других вещах, где мудрости у них нет».

В этой рецензии, первой из опубликованных Полин Кейл и вышедшей в зимнем выпуске City Lights пятьдесят третьего года, видны некоторые черты ее автора. Во-первых, – то, что Кейл воспринимала фильмы не только эстетически. Хотя потом Кейл стала известна как защитница массовых вкусов в кино, как защитница бессознательных реакций, в отношении фильмов у нее возникали более масштабные вопросы: о качестве вложенных в них идей, о том, как они встроены в общую мозаику культурной и интеллектуальной жизни Америки. Во-вторых, та неуемная энергия, которая со временем стала визитной карточкой Кейл. Она была не из тех критиков, кто слишком много пишет от первого лица. Конечно, там и сям у нее «я» встречается, но куда сильнее индивидуальность Кейл проявляется в том рвении, с которым она анализирует тему, смотрит под разными углами, ищет ключи к разгадке. А еще интересно, что Кейл при всем своем интересе к массовой аудитории никогда не боялась врезать любому кумиру. Конечно, Чаплин, увядающий и седеющий, уже сходил со сцены, и все же он оставался Чарли Чаплином – маленьким бродягой Америки. А Кейл была убеждена, что критика ни с чьей репутацией считаться не должна. Это не добавляло ей популярности.

В первый приезд в Нью-Йорк Кейл сразу поразилась, как тут люди одеваются и с каким серьезным видом держатся: «В детстве я думала, что есть талантливые люди, которые пишут скучищу, потому что испортили себе стиль, – сказала она как-то интервьюеру. – И далеко не сразу я поняла, что они просто лучше не могут». Но после выхода рецензии на «Огни рампы» дверь в Нью-Йорк, ранее всегда закрытая для Кейл, приоткрылась – чуть-чуть. Внезапно она стала получать заинтересованные отзывы от редактора Partisan Review Филипа Рава, хотя он и считал, что иногда она пишет слишком длинно. А в Беркли она получила должность кинокритика на радиостанции KPFA. Место она унаследовала от друга, поэта Уэлдона Киза, который однажды пригласил ее в студию в качестве гостя. «Полин, начало должно быть позитивным», – говорил он иногда перед эфиром. Но в пятьдесят пятом Киз покончил с собой, и радиостанция предложила должность Кейл. Платили гроши, однако Полин приняла предложение, и вскоре у нее появилась своя аудитория. Кейл всегда шла наперекор общему мнению и делала это системно. Она, как до нее Уэст и Маккарти, иногда открывала прицельный огонь по другим критикам:

Я хочу сказать о крахе кинокритики в этой стране, о том, что ни для зрителей, ни для кинематографистов не осталось интеллектуальных ориентиров, и еще о том, почему молодые режиссеры снимают вместо фильмов какую-то жвачку.

Среди ее слушателей был Эдвард Ландберг, хозяин небольшого частного кинотеатра под названием Cinema-Guild в Беркли. Этот несколько эксцентричный и с приличным самомнением человек, упрямо следующий только собственным вкусам, держал маленький репертуарный кинотеатр со своей сложившейся публикой в торговом центре на Телеграф-авеню, и показывал там только те фильмы, которые нравились ему самому. Он позвонил Кейл – сказать, что любит ее передачу. Они стали встречаться и вскоре, в декабре пятьдесят пятого, поженились. Неясно, был ли это брак по любви, но очевидно, что это был союз людей, целиком посвятивших себя кинематографу.

Кейл еще до свадьбы стала управлять кинотеатром наравне с Ландбергом. Она энергично участвовала в подборе репертуара, но главным ее нововведением были критические заметки на рекламных листовках, которые кинотеатр раздавал на улицах в надежде привлечь посетителей. Хотя листовки были рекламным ходом, Кейл в них смело нападала на любые авторитеты. «Над своим выразительным средством – фильмом – Уэллс небрежно посмеивается множеством мелких шуточек, но серьезно и вдумчиво издевается он над самой темой своей ленты», – так писала она о «Гражданине Кейне». Афористичность аннотаций, пусть и насмешливых, делала фильмам хорошую рекламу. Стараниями Кейл Cinema-Guild вскоре стал настолько популярен, что Ландберг смог позволить себе второй зал.

Но этому союзу не суждено было быть долгим. Упрямство жены выводило Ландберга из себя. Естественно, что у нее к нему были те же чувства. Развод стал неизбежен, рассказывал Ландберг одному документалисту, когда Кейл поставила на рекламных листовках свой копирайт. К октябрю шестидесятого он ее уволил – с единственной успешной за всю ее жизнь наемной работы. Кейл ответила жестко. Для начала она выбрала семь тысяч имен из регулярной рассылки Cinema-Guild и добавила в текст программки письменное уведомление о своей отставке:

Пять с половиной лет я составляла эти программы, готовила афиши и общалась по телефону с тысячами зрителей – с вами. Наверное, Cinema-Guild был единственным кинотеатром в стране, для которого определяющим фактором в выборе фильмов всегда оставались вкусы и суждения одного человека – автора этого письма. С глубоким сожалением должна сообщить, что неразрешимые противоречия с владельцами