Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

времена эта иерархия считалась в Сент-Луисе устойчивой реальностью. Но в конце 1916 года страну охватила рецессия, возросло число безработных. Белым рабочим платили больше, чем черным, поэтому их уволили первыми; обида и безденежье мотивировали возрождение ячеек ку-клукс-клана. По всей Америке главари расистской организации находили новых восприимчивых приверженцев, вещая об угрозе торжества негроидной расы. К июлю следующего года Сент-Луис сидел на пороховой бочке. Понадобился всего один случай, чтобы начались беспорядки и линчевание – толпа белых напала на группу чернокожих. В восточной части города, на противоположном берегу реки от квартала, где жила Жозефина, горели целые негритянские районы. Погибли люди, тысячи остались без крова, а Жозефине с родственниками осталось лишь смотреть на дым и пламя, бушевавшие на другом берегу Миссисипи.

Несколько месяцев Кэрри и Артур не отпускали детей со двора, хотя обычно им позволялось гулять где угодно. А в 1918 году на Сент-Луис обрушилась новая беда: эпидемия «испанки». Закрыли школы и театры, ввели комендантский час, а Кэрри снова не отпускала детей из дому, чем страшно раздражала Жозефину. Впрочем, ей к тому времени исполнилось почти тринадцать, и она уже не собиралась во всем слушаться мать.

Она всегда была пугающе взрослой для своих лет, с раннего детства рылась в помойках, попрошайничала, прогуливала школу, чтобы хоть немного заработать. Но в подростковом возрасте ее бесстрашие переросло в настоящий бунт. Она поздно возвращалась домой, не объясняла, где была, и начала кокетничать с мужчинами. Буквально за несколько месяцев ее худощавая фигурка округлилась, появились бюст и ягодицы, а волосы она укладывала кокетливыми завитушками. Ей нравились мужские взгляды, а Кэрри ужасалась, глядя, как в дочери пробуждается дикость, совсем как у нее самой в том же возрасте.

Прежде всего она боялась, что Жозефина забеременеет и принесет в их дом, где и так царил хаос, новые беды и расходы. Она попыталась ввести строгий комендантский час, пригрозила, что будет нещадно ее бить, но рано или поздно ситуация должна была выйти из-под контроля. Однажды Жозефина вернулась так поздно и с таким загадочным выражением лица, что Кэрри взбесилась и накинулась на нее со всей злостью. Плача и проклиная мать, Жозефина выбежала из дома, и на следующий день весь район знал, что она теперь живет с мужчиной.

Позже Жозефина говорила, что этот мужчина овладел ею против ее воли и она стала жертвой педофила-манипулятора, но ее брат Ричард вспоминал, что тот притащил ее обратно домой и Жозефина была вне себя от ярости, поскольку потеряла безопасный и легкий заработок. Он утверждал, что она вела себя как «дикая кошка» и вскоре стала настолько неуправляемой, что Кэрри пригрозила ей исправительной школой. Это учреждение было ничем не лучше тюрьмы, и, если бы Жозефина попала туда, она бы получила непоправимую травму и окончательно ожесточилась. Но, к счастью, вмешалась подруга и работодательница Кэрри Джо Купер, которая всегда благосклонно относилась к Жозефине и была ей кем-то вроде неофициальной феи-крестной. Джо Купер предложила вполне разумный выход: если Жозефину больше невозможно сдерживать, обращаясь с ней как с ребенком, с ней надо обращаться как со взрослой.

Так и вышло, что в тринадцать с половиной лет Жозефину выдали за Уилли Уэллса, рабочего сталелитейного завода, который был старше ее в два раза. Откуда он взялся, непонятно: по некоторым данным, Джо Купер услышала, что один порядочный рабочий ищет жену и познакомила Уилли с Мартинами; в других источниках говорится, что они с Жозефиной познакомились на танцах. Как бы то ни было, после недолгого ухаживания в конце 1919 года они предстали перед пастором в доме Джо Купера; на свадебный ужин подали свиные ребрышки с макаронами.

Юный возраст Жозефины никого не заботил. В штате Миссури несовершеннолетним девочкам разрешалось вступать в брак лишь «по уважительной причине и в особых обстоятельствах», но в черном гетто достаточно было согласия обеих сторон. Никаких документов никто не спрашивал [94]. В первые несколько недель казалось, что брак Жозефины и Уилли окажется даже удачным. Уилли снял большую меблированную комнату, которая по сравнению со старой квартирой казалась Жозефине большим шагом вперед. Не считая несложных домашних обязанностей, семейная жизнь выглядела сплошным развлечением: Жозефина жила в свое удовольствие и тратила деньги мужа.

Но реальность жестоко вмешалась в наивную идиллию Жозефины, когда Уилли обнаружил, что она не только спустила отложенные на хозяйство деньги на приятные мелочи для себя и новую одежду, но и загнала его в долги. Теперь им нечем было платить за комнату, и они вынуждены были переехать к Кэрри и Артуру и спать вместе с другими детьми. Уилли негодовал, и, возможно, в попытке завоевать его одобрение или даже защититься от его кулаков Жозефина взялась за спицы, притворилась образцовой женушкой и заявила, что беременна.

Возможно, так и было, и у нее случился выкидыш, но как только она начала вязать малышу кофточки, признаки беременности пропали. Видимо, это и спровоцировало последнюю ссору с Уилли, который полагал, что она избавилась от ребенка нарочно. По ее словам, Жозефина боялась за свою жизнь: муж с криками погнался за ней по лестнице, грозясь сломать ей шею. Защищаясь, она ударила его по голове пивной бутылкой, и он ушел, истекая кровью.

На этом их брак закончился. Несмотря на свою краткосрочность, он обернулся для Жозефины одним преимуществом: она официально стала женщиной и могла больше не подчиняться правилам Кэрри. Никого не спросив, она устроилась официанткой на полную ставку в клуб «Олд Шаферс». Злые языки поговаривали, что Жозефина спит с мужчинами, чтобы заработать «премии» помимо своих официальных трех долларов в неделю, но Жозефине было все равно, кто что говорит. Она рассчитывала вскоре уехать из Сент-Луиса и начать новую жизнь.

Через три года после опрометчивого брачного эксперимента Жозефина влюбилась в сцену и начала частенько бывать в театре Букера Т. Вашингтона недалеко от дома. Он позиционировал себя как лучший в городе черный театр; откладывая по десять центов в неделю с разных подработок, Жозефина могла позволить себе билеты на дневной спектакль в воскресенье и ходила на мюзиклы и водевили. Еще в детстве она усаживала младшего брата и сестер на ящики в подвале дома на Гратиот-стрит и выступала перед ними с импровизациями. Но в «Букере» ее поразило великолепие и разнообразие профессиональных выступлений – танцовщицы, задиравшие ноги выше головы, певцы, акробаты, ученые собачки, переодетые женщинами комики в боа из перьев, расхаживающие с надменным видом.

Особое восхищение у нее вызывали танцовщицы, и она принялась копировать их па. Увидев, с каким усердием