Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

– Расскажи-ка… что случилось, – попросила я, обмакивая тряпки в воду и начиная обмывать ногу и чистить рану. Конечно, ему было больно, но я надеялась, что, разговаривая со мной, он на время отвлечется и перестанет думать о боли. А я, наоборот, сосредоточусь и попробую сообразить, что же с ним делать. Прятать беглеца в хижине нельзя, даже если очень хочется. Слишком опасно. Если поймают, повесят обоих. Надо что-то предпринять. Утром должны вернуться Джеймс и мальчики. Дети не умеют хранить секреты. А у собак Нэша отличный нюх, и они везде бегают свободно. Им ничего не стоит, добежав до моей двери, учуять новый запах и начать истошно лаять, объявляя всем о своей находке.

Однако Калу голодал, и ему было плохо. Непостижимо, как он до сих пор выживал на болотах. Но с такой ногой его хватит ненадолго. Я налила воды в горшок и поставила на огонь, а затем взяла ивовой коры. Если бы получилось сбить у парня жар, шанс бы появился. Между тем совсем стемнело. Хорошо. Как бы там ни было, а я сделаю, что нужно. Просто надо успеть до того, как снова взойдет солнце.

* * *

Высокий корабль приплыл из места под названием Эль Эльмина[53], о котором я слышала от других местных жителей. Корабль прозывался «Цитадель», а капитаном был человек по имени Фарр. В трюм работорговцу набили более сотни пленников, и от Эльмины он направлялся в место неподалеку от Саванны. Тамошний торговец уже расплатился. На большинстве работорговцев «груз» был из людей разных наций, говорящих на разных языках, как, например, на «Мартине». На «Цитадели» же везли одних игбо, причем вместе с вождем. Здесь, в Америке у игбо репутация бунтовщиков.

– А ты ведь не отсюда, – заметил Калу, вздрогнув, когда ткань коснулась его кожи, хотя я пыталась как можно осторожнее счищать ил и грязь с его ноги. Вообще-то, волноваться уже не стоило: чем чище становилась его рана, тем яснее я понимала, что не в силах ему помочь.

– Да, из эдо, – кивнула я.

– А-а, – слегка улыбнулся он. – Наши люди когда-то были врагами.

– Теперь это ничего не значит, – хмыкнула я.

Когда корабль приблизился к берегу, некоторые люди игбо приняли береговую линию здешних низин за берег родной земли и, воодушевившись ее близостью, решили захватить корабль. Несмотря на цепи и ножные кандалы, они одолели команду. Корабль сел на мель у одного из барьерных островков, игбо отправились на берег, празднуя и распевая, полагая, будто вернулись домой. Но когда местные жители, узнав о бедствии, вышли из леса, игбо поняли, что это не их дом.

– Я стоял в воде по пояс, – и он дотронулся рукой до своей талии, его странный хриплый шепот, видимо результат лихорадки и севшего голоса, раздирал мне уши. – Но не боялся. Я был уверен, что мы дома и Чукву защитит нас. Но ошибся. Мы были в… этом месте. А белые пришли на берег, чтобы купить нас, а не помочь нам. И тогда вождь крикнул: «Пора! Мы отправимся домой по воде!»

Я затаила дыхание, когда он произнес эти слова. Я уже слышала их раньше от других, которые шепотом рассказывали эту историю за многие мили отсюда. Игбо, скованные вместе, распевая, вошли в воду и отправились на дно.

– Мои люди обратились к Чукву, чтобы тот защитил нас. – Калу закрыл глаза и опустился на спинку стула. Он был измотан. – Вода нас принесла, вода и унесет. Вода нас принесла, вода и унесет…

– И ты… зашел в воду… – Слова застыли у меня на губах.

Он кивнул. Воздух вокруг мерцал.

– Думал: вот сейчас засну, а проснусь вдали от этого места. Но я все еще здесь.

Калу открыл глаза, и даже в тусклом свете было видно, как он растерян и удручен. Мужчина хотел вернуться домой или умереть. Но домой не вернулся.

Я заставила его выпить отвар от боли и жара. Он заснул, сидя у стены, хотя я уговаривала его лечь на койку Седраха. Я накрыла его одеялом, загасила огонь и уселась в кресло. Успею проснуться до восхода солнца. Повитуха должна уметь спать в любом положении и месте: стоя, лежа на полу или сидя в кресле с жесткой спинкой. Я закрыла глаза и увидела во сне гусей и уток, перекликающихся друг с другом, жаб, квакающих в темноте, и людей игбо, с песнями идущих по мерцающим водам.

«Вода нас принесла, вода и унесет».

– Мама! Мама! – Голоса Илая и Седраха ударили в уши, словно крики ястреба. Я же не собиралась спать долго. Да вовсе не собиралась спать, так, вздремнуть, как кошка на солнце. Ошеломленная, я вскочила так резко, что комната закружилась. Сердце заколотилось в груди как бешеное.

Что же делать-то с этим игбо?

Сыновья не дали мне времени разобраться.

– Мама! Мы… – Илай, тараторя, врезался в меня и обвил тощими руками за талию. – Папа говорит…

– А Седрах влю…

– Ничего подобного, не ври! – Это уже Седрах, который тоже обхватил меня, уткнувшись головой в грудь. А мальчик-то здорово подрос.

– Мариам, я скучал по тебе, – пробился сквозь их смех голос Джеймса. – И наши очень непослушные сыновья тоже.

Я была в панике. В углу хижины лежит Калу, посторонний, незнакомый мужчина, сыновья сейчас забегут туда и что подумают? Хуже того, что скажут? Да и Джеймс…

Прежде чем я успела объяснить, что там за мужчина спит в углу, в куче тряпок, Джеймс подхватил меня на руки и поцеловал в лоб.

– Моя прекрасная жена, мы вернулись, а ты спишь себе, словно какая-нибудь мистрис Нэш! – дразнил он меня, вертя головой и оглядывая комнату. – Огонь не горит, вода не набрана… чем ты тут, интересно, занималась?

Слова и дыхание застряли у меня в горле. Как объяснить… Я повернулась к очагу у задней стены и резко выдохнула. Там никого не было. Я перевела взгляд в противоположный угол. Пусто. Ни человека, ни тряпок, ни… Одеяло, которым я накрыла Калу, аккуратно сложено на стуле. Чашка, из которой он пил, стояла на столе, совершенно сухая, рядом с куском хлеба, который он держал в руках и так не съел.

– Мариам? Что это такое? – Муж от беспокойства нахмурил брови. – Ты заболела?

– Нет, я… – В голове пронеслись последние несколько часов, когда я мыла мужчине ногу, наливала ему две чашки воды и отрезала толстый ломоть хлеба от буханки, которая теперь лежала, накрытая полотенцем, посреди стола… Он ушел, не разбудив меня. Я сплю чутко, этого требует мое ремесло. Я бы