Песочные часы - Ольга Романовская

Копыта лошади намного хуже плети, а камни войдут в тело. Я буду как тот маг из борделя, которому раздробили череп, и меня отдадут на корм собакам или отвезут на свалку. А, может, обезображенный труп и вовсе повесят и станут показывать на площади Слёз?

Я не знала, каково наказание за моё преступление, но догадывалась, что парой ударов не отделаюсь. Даже двадцатью. Двадцать за ложь, ещё столько же за поступок. Или мне полагалась не плеть? Шоан, пожалуй, лучше бы он в минутном порыве убил меня!

Врач жил в респектабельном квартале, застроенном особняками уважаемых представителей второго сословия и незнатных дворян. К слову, норина Доррана дом здесь себе позволить не могла. Среди жителей преобладали маги и придворные.

В приёмную меня втолкнули почти в бессознательном состоянии, в отчаянье цеплявшуюся за все попадавшиеся под руки предметы. Когда хозяин усадил на диван, я не выдержала и, крепко сжав его запястье, прильнула к нему губами. Если бы могла, на колени бы встала, но удерживала слабая надежда, что всё обойдётся.

— Лей, что происходит? — хозяин встревожено заглянул в глаза. — Ты же никогда врачей не боялась. Да ты вся трясёшься! Вспомнила о госпоже?

Я промолчала и отвернулась.

Нет, не могу!

Через пару минут помощница доктора попросила меня войти. Норн остался ждать в приёмной.

Врач велел раздеться и лечь на кушетку. Сначала просто визуально осмотрел, ощупал, уделяя особое внимание низу живота, спросил, не больно ли, не мучили ли когда неприятные ощущения. Потом послушал сердце и задал ряд откровенных вопросов. Я не могла рассказывать о таком мужчине, но пришлось. А он всё записывал, особенно интересуюсь регулярностью и характером близости с хозяином.

— Странно, девочка, видимых физических отклонений нет, на нужные фазы цикла вы попадаете, сам процесс, скажем так, правильный и тебе приятный, а результата нет. Что ж, давай смотреть, может, ты от рождения такая.

Врач достал плоский вытянутый кристалл и активировал его заклинанием, отчего тот засветил изнутри ровным фиолетовым светом. Сняв перчатки, одну руку он положил мне под грудь, другой водил кристаллом над телом, практически касаясь кожи. Я невольно засмотрелась: в первый раз видела, чтобы предмет парил в воздухе, направляемый движением ладони.

Нахмурившись, доктор приложил кристалл к животу. Он мигнул, выдав какое-то изображение, после чего потух. Медик убрал его на место, сделал несколько записей в моей карточке и, обернувшись, покачал головой:

— Здорова ты, милочка, голову хозяину дуришь. Что пьёшь?

Я сделала вид, что не понимаю.

— Кристалл не обманешь. Он определил, что женские органы в полном порядке и отлично оплодотворяются, а ещё почувствовал семь нерождённых детей сроком до трёх дней, зачатых в течение последних пяти лет. Без отклонений. Сами по себе они бы не умерли, если бы ты им не помогла. Самым простым способом — приняла специальные капли. Только вот как ты их достала? Их торхе без рецепта не продадут.

Я молчала, низко опустив голову. Торопливо оделась — если и убьют, хотя бы одетую.

— Ну, ваше дело. Но ты повела себя неразумно. Крала или просила купить? Хотя, неважно, сама судьбу выбрала. Надо было рожать, дурёха, редко когда такой заботливый, любящий хозяин встречается. То, что солгу, не жди, скажу, как есть.

Я и не ждала, покорно вышла за дверь к своему палачу, проигнорировав его вопросительный взгляд.

Через пару минут вышел врач и протянул хозяину конверт:

— Вскроете дома, я там всё подробно расписал. За консультацию возьму минимум, думаю, вашу девочку, мой норн, я здесь больше не увижу. До свидания, мой норн.

Хозяин удивлённо взглянул сначала на него, потом на смертельно бледную меня, убрал конверт в карман и попрощался.

Всю обратную дорогу молилась и молчала, безвольно уронив голову на грудь. Кажется, норн начал что-то понимать, иначе не буравил таким взглядом.

Конверт он вскрыл в холле.

Спастись бегством не успела, только, запинаясь, пробормотать:

— Хозяин, я должна вам кое-что сказать. Это касается детей…Только, прошу, позвольте мне объяснить!

— Здорова, — хозяин поднял на меня глаза, от чего слова застряли в горле. — И можешь иметь детей. Это ты хотела сказать? Ещё перед визитом к врачу?

Я кивнула, пятясь к лестнице.

— Стоять! — рявкнул норн. — Я хочу дочитать до конца.

И, видимо, дочитал, потому что переменился в лице. Глаза потемнели, губы сжались.

Заключение врача полетело на пол.

— Ты что-то пила? — еле сдерживая ярость, тихо спросил хозяин, делая шаг ко мне. Я — от него, упершись в перила.

— Да, — прошептала, сползая на пол и ожидая града ударов.

— Немедленно принеси эту дрянь! Всю, я велю проверить, я сам проверю, дом вверх дном переверну.

Поспешила наверх, намериваясь не выполнить просьбу норна, а наглотаться снотворного госпожи — единственный, как казалось, возможный выход из положения. Хозяин, очевидно, предвидел подобное развитие событий, ухватил за шкирку и приволок в мою комнату. Под его гневным взором я достала из тайника бутылочку, а потом и поддельные рецепты.

Капли норн швырнул об стену. Бутылочка со звоном разлетелась, обдав брызгами и поранив руку. Рецепты разорвал в клочья, даже не читая.

— Подлая тварь, вот, значит, как ты отплатила за доверие! Лгала, лгала все эти пять лет, а я, дурак, тебе верил! Относился с такой теплотой — а ты предала. Надо было не мешать Шоанезу, пусть бы он сделал, что хотел, — заслужила. А я его из-за тебя… Дрянь, какая же ты дрянь! Знала, что у Мирабель никогда не может быть детей, видела, что со мной творилось, и пила отраву. Изображала жалость — и пила. Лживая мерзавка! Семь, целых семь… Хотя бы одного, предательница, хотя бы одного могла родить! Значит, свободу получить не желала? И не получишь, а ведь могла бы. Зелёноглазая двуличная сука!

Щёку обожгла пощёчина, а потом он ударил меня. Потеряв равновесие, упала, пытаясь оправдаться, объяснить, что не издевалась над его чувствами, не получала удовольствия от его мук, искренне сочувствовала, но хозяин не слушал. Удары сыпались одним за другим, всё, что я могла, — закрыть голову руками.

Хотя бы не ногами, но от этого менее болезненно не становилось.

Когда на спину обрушалась плеть, причиняя страдания даже через одежду (норн был вне себя от отчаянья и ярости), в ужасе завизжала.

Снова свист — и снова боль. От неё брызнули слёзы из глаз.

Он встряхнул меня, рывком поднял на ноги, на время прекратив избивать:

— Как ты могла?! Молчишь? Бесчувственная расчётливая дрянь! Предательница!

Хозяин оттолкнул и продолжил вымещать свои чувства.

Разрыдалась, не надеясь, впрочем, что он пожалеет. Плакала в голос, даже не пытаясь умолять, просить пощадить, не забивать до смерти.

Но всё внезапно кончилось. Больше никаких ударов, только тупая боль в спине, ногах, руках, боку…

Я осторожно отняла руки от лица и сквозь пелену спутанных волос взглянула на хозяина. Его глаза тоже были обращены на меня.

Кажется, приступ ярости схлынул, только губа подёргивалась.

На что-то пристально смотрел. На моём лице.

Проведя рукой по щеке, смахнула слёзы. Прикосновение отозвалось болью — последствия пощёчины и падения.

— Я не могла, поймите, не могла, — с трудом села на колени. — Я не предавала, не использовала вас. Просто я живой человек и тоже чего-то хочу или не хочу. А ребёнок… Дети должны рождаться по взаимному согласию. Не для того, чтобы их продавали. А мои были бы рабами. Я вас очень ценю, вы самый лучший хозяин…Но я не могу от хозяина, как собака…

— Убирайся, уйди, чтобы я тебя не видел, — глухо пробормотал норн. — А то убью. Или ещё хуже. Не хочу тебя покалечить.

Уже в дверях он обернулся и спросил:

— Кто давал тебе капли в первые месяцы? За ворота тебя не выпускали.

— Простите, но я не скажу.

— Ты никогда ничего не говорила, даже о себе, когда я пытался узнать! И сейчас решилась признаться только под угрозой неизбежного наказания. А так бы всё смотрела и лгала? Права, тысячу раз права снэрра Джованна, — я слишком мягок к тебе, не могу даже наказать. Потому что это не наказание, Лей.

Хозяин покачал головой, а потом, внезапно выхватив кинжал, со всей силы вогнал его в дверной косяк.

Когда норн ушёл, оружие так и осталось в плену дерева, воткнутое по рукоять. Я, как зачарованная, смотрела на него, понимая, что в удар были вложены все клокотавшие в хозяине чувства. Норн действительно пожалел.

Доковыляв до подвала и приложив к синяку на щеке лёд, ожидала, что вот сейчас появится управляющий или кто-нибудь из слуг и наденет на меня ошейник хыры.

На кухне мне посочувствовала

Карен, перебинтовала руку, напоила вкусным крепким чаем, явно, не для служанок, без лишних расспросов предложила обработать ранки и ушибы. Конечно, зачем спрашивать, если никто, кроме хозяина, так избить не мог.