Метаморфозы - Публий Назон

        Ласковой речью тогда говорит им потомок Сатурна:[383]

705 «Праведный, молви, старик и достойная мужа супруга,

        Молви, чего вы желали б?» — и так, перемолвясь с Бавкидой,

        Общее их пожеланье открыл Филемон Всемогущим:

        «Вашими быть мы жрецами хотим, при святилищах ваших

        Службу нести, и, поскольку ведем мы в согласии годы,

710 Час пусть один унесет нас обоих, чтоб мне не увидеть,

        Как сожигают жену, и не быть похороненным ею».

        Их пожеланья сбылись: оставались стражами храма

        Жизнь остальную свою. Отягченные годами, как-то

        Став у святых ступеней, вспоминать они стали событья.

715 Вдруг увидал Филемон: одевается в зелень Бавкида;

        Видит Бавкида: старик Филемон одевается в зелень.

        Похолодевшие их увенчались вершинами лица.

        Тихо успели они обменяться приветом. «Прощай же,

        Муж мой!» — «Прощай, о жена!» — так вместе сказали, и сразу

720 Рот им покрыла листва. И теперь обитатель Тианы

        Два вам покажет ствола, от единого корня возросших.

        Это не вздорный рассказ, веденный, не с целью обмана,

        От стариков я слыхал, да и сам я висящие видел

        Там на деревьях венки; сам свежих принес и промолвил:

725 «Праведных боги хранят: почитающий — сам почитаем».

        Кончил, и тронуты все и событьями и рассказавшим,

        Всех же сильнее — Тезей. Вновь хочет он слушать о чудных

        Божьих делах, — и, на ложе склонясь, обратился к Тезею

        Бог калидонской реки: «О храбрый! Бывают предметы:

730 Если их вид изменен, — остаются при новом обличье;

        Есть же, которым дано обращаться в различные виды, —

        Ты, например, о Протей, обитатель обнявшего землю

        Моря! То юношей ты, то львом на глаза появлялся,

        Вепрем свирепым бывал, змеей, прикоснуться к которой

735 Боязно, а иногда ты рогатым быком становился.

        Камнем порою ты был, порою и деревом был ты.

        А иногда, текучей воды подражая обличью,

        Был ты рекой; иногда же огнем, для воды ненавистным.

        И Автолика жена, Эрисихтона дочь, обладает

740 Даром таким же. Отец, презирая божественность Вышних,

        На алтарях никогда в их честь не курил фимиама.

        Он топором — говорят — оскорбил Церерину рощу,

        Будто железом нанес бесчестье древней дубраве.

        Дуб в той роще стоял, с долголетним стволом, преогромный,

745 С целую рощу один, — весь в лентах, в дощечках на память,

        В благочестивых венках, свидетельствах просьб не напрасных

        Часто дриады под ним хороводы в праздник водили,

        Часто, руками сплетясь по порядку, они окружали

        Дерева ствол; толщина того дуба в обхват составляла

750 Целых пятнадцать локтей. Остальная же роща лежала

        Низменно так перед ним, как трава перед рощею всею.

        Но, несмотря ни на что, Триопей[384] топора рокового

        Не отвратил от него; приказал рабам, чтоб рубили

        Дуб. Но, как медлили те, он топор из рук у них вырвал.

755 «Будь он не только любим богиней, будь ею самою,

        Он бы коснулся земли зеленою все же вершиной!» —

        Молвил. И только разить топором он наискось начал,

        Дуб содрогнулся, и стон испустило богинино древо.

        В то же мгновенье бледнеть и листва, и желуди дуба

760 Стали; бледностью вдруг его длинные ветви покрылись.

        А лишь поранили ствол нечестивые руки, как тотчас

        Из рассеченной коры заструилася кровь, как струится

        Пред алтарями, когда повергается тучная жертва,

        Бык, — из шеи крутой поток наливается алый.

765 Остолбенели кругом; решился один святотатство

        Предотвратить, отвести беспощадный топор фессалийца.

        Тот поглядел, — «За свое благочестье прими же награду!» —

        Молвил и, вместо ствола в человека направив оружье,

        Голову снес — и рубить стал снова с удвоенной силой.

770 Вдруг такие слова из средины послышались дуба:

        «В дереве я здесь живу, Церере любезная нимфа,

        Я предрекаю тебе, умирая: получишь возмездье

        Ты за деянья свои, за нашу ответишь погибель!»

        Но продолжает злодей; наконец от бессчетных ударов

775 Заколебавшись и вниз бечевами притянуто, с шумом

        Дерево пало и лес широко придавило собою.

        Сестры Дриады, своим потрясенные горем — и горем

        Рощи священной, пошли и предстали в одеждах печали

        Перед Церерой толпой: покарать Эрисихтона молят.

780 И согласилась она и, прекрасной кивнув головою,

        Злачные нивы земли сотрясла, отягченные хлебом.

        Мужа решила обречь на достойную жалости муку, —

        Если жалости он при деяньях достоин подобных:

        Голодом смертным томить. Но поскольку ко Гладной богине

785 Не было доступа ей, ибо волею судеб не могут

        Голод с Церерой сойтись, обратилась она к Ореаде

        Сельской, одной из нагорных богинь, с такими словами:

        «Некое место лежит на окраине Скифии льдистой,

        Край безотрадный, земля, где нет ни плодов, ни деревьев;

790 Холод коснеющий там обитает и Немочь и Ужас,

        Тощий там Голод живет. Войдет пусть Глада богиня

        В гнусную грудь святотатца; и пусть никакое обилье

        Не одолеет ее. Пусть даже меня превозможет.

        А чтоб тебя не страшил путь дальний, вот колесница,

795 Вот и драконы тебе. Правь ими в высоком полете».

        Тотчас дала их. И вот, на Церериной мчась колеснице,

        В Скифию та прибыла. На мерзлой горе, на Кавказе

        Остановилась она и змей распрягла и сейчас же

        Глада богиню нашла на покрытом каменьями поле, —

800 Ногтем и зубом трудясь, рвала она скудные травы.

        Волос взъерошен, глаза провалились, лицо без кровинки,

        Белы от жажды уста, изъедены порчею зубы,

        Высохла кожа, под ней разглядеть всю внутренность можно.

        Кости у ней, истончась, выступали из лядвей скривленных.

805 Был у нее не живот, а лишь место его, и отвисли

        Груди, — казалось, они к спинному хребту прикреплялись.

        От худобы у нее вылезали суставы узлами,

        Чашек коленных и пят желваки безобразно торчали.

        Издали видя ее, подойти не решаясь, однако,

810 Передает ей богини слова; но лишь малость помедлив, —

        Хоть и была далеко, хоть едва лишь туда появилась, —

        Голод почуяла вдруг, — и гонит обратно драконов!

        В край Гемонийский спешит, в выси натянув свои вожжи.

        Глада богиня тотчас — хоть обычно она и враждебна

815 Делу Цереры — спешит ее волю исполнить. Уж ветер

        К дому ее перенес Эрисихтона: вот к святотатцу

        В спальню богиня вошла и немедленно спящего крепко, —

        Ночью то было, — его обхватила своими руками;

        В недра вдохнула себя; наполняет дыханием горло,

820 Рот и по жилам пустым разливает голода муку.

        Сделала дело свое и покинула мир изобильный

        И воротилась к себе, в дом скудный, к пещерам привычным.

        Сладостный сон между тем Эрисихтона нежил крылами

        Мягкими: тянется он к соблазнительно снящимся яствам,

825 Тщетно работает ртом; изнуряет челюсть о челюсть,

        Мнимую пищу глотать обольщенной старается глоткой.

        Но не роскошную снедь, а лишь воздух пустой пожирает.

        Только лишь сон отошел, разгорается буйная алчность,

        В жадной гортани царит и в утробе, отныне бездонной.

830 Тотчас всего, что земля производит, и море, и воздух,

        Требует; блюда стоят, но на голод он сетует горько.

        Требует яств среди яств. Чем целый возможно бы город,

        Целый народ напитать, — для него одного не довольно.

        Алчет все большего он, чем больше нутро наполняет.

835 Морю подобно, что все принимает земные потоки,

        Не утоляясь водой, выпивает и дальние реки,