Вендетта, или История одного отверженного - Мария Корелли

«И вот, я здесь! – воскликнул он, горячо пожимая мои руки. – Мой дорогой граф, я так счастлив вас видеть! Что за прекрасный вы человек! Словно добрый джин из „Арабской Ночи“, который живет лишь для того, чтобы дарить людям счастье. Как ваши дела? Вы выглядите просто отлично!»

«Могу возвратить вам этот комплимент, – сказал я весело. – Вы сегодня еще больший Антиной, чем когда-либо».

Он рассмеялся, довольный, и уселся, снимая свои перчатки и дорожное пальто.

«Что ж, я полагаю, что большая сумма наличных всегда располагает человека к хорошему настроению и к такому же внешнему виду, – ответил он. – Но, мой дорогой друг, вы одеты для ужина, словно первый Рыцарь короля! Я положительно не достоин вашей компании! Вы настаивали на том, чтобы я приехал к вам прямо с вокзала, но мне поистине необходимо переодеться. Ваш слуга забрал мой чемодан, а в нем находится вся одежда, так что не более чем через десять минут я буду готов».

«Сперва выпейте бокал вина, – сказал я, наливая его любимое „Монтепульчано“. – Еще масса времени впереди, ведь сейчас даже нет и семи, а ужин начнется в восемь». Он взял вино из моих рук и улыбнулся. Я возвратил ему улыбку, добавив: «Для меня большая честь вас принимать, Феррари! Я с нетерпением ждал вашего возвращения, почти с таким же нетерпением, как…» Он замер на середине глотка, и его глаза блеснули довольством.

«Как она? Моя малышка! Мне так не терпится увидеть ее вновь! Клянусь вам, друг, я бы рванул прямиком на Виллу Романи, если бы следовал своим собственным желаниям, но я пообещал вам приехать сюда, и в целом ужин здесь пройдет не хуже, – тут он рассмеялся скрытому за этими словами смыслу, – возможно, даже лучше!»

Мои кулаки сжались, но я выдавил веселое выражение:

«Естественно! Вечер будет намного лучше! Не Байрон ли сказал, что женщины, как звезды, выглядят прекраснее ночью? Вы найдете ее такой же, как и всегда: изумительно красивой и очаровательной. Должно быть, ее честная душа делает ее личико столь нежным! Для вас станет облегчением узнать, что я – единственный мужчина, которому дозволялось видеть ее в течение вашего отсутствия!»

«Слава Богу за это! – воскликнул Феррари искренне, спешно допивая вино. – А сейчас скажите, мой дорогой граф, какие гуляки приезжают сегодня ночью? Бог мой, после всего этого я более расположен к веселой вечеринке, чем к амурным делам!»

Я резко рассмеялся: «Ну конечно же! Любой разумный мужчина предпочтет отличную еду прекрасной женщине! Кем будут мои гости, спрашиваете вы? Я думаю, вы со всеми знакомы. Первый – герцог Филиппо Марина».

«Боже мой! – прервал меня Гуидо. – Истинный джентльмен, который своим поведением показывает, что бросил бы вызов всей вселенной, дабы защитить свою честь! Может ли он снизойти до того, чтобы вкушать пищу на людях? Мой дорогой граф, вам следовало задать ему этот вопрос!»

«Затем, – продолжал я, игнорируя это замечание, – синьор Фрачетти и маркиз Гуилано».

«Гуилано пьет, как вол, – рассмеялся Феррари, – и если он начнет смешивать вина, то может запросто поколотить всех официантов уже на середине вечера».

«В смешении вин, – возразил я прохладным тоном, – он не сможет вас превзойти, дорогой мой».

«Ах, но я прекрасно это переношу! – сказал он. – А вот он – нет! Немногие неаполитанцы таковы, как я!»

Я пристально на него посмотрел и продолжил перечислять список приглашенных:

«За ними следует капитан Луиджи Фречча».

«Что! Этот неистовый пожиратель огня? – вскричал Феррари. – Тот, кто на каждом слове кричит о своей преданности язычеству или Христианству и кто в жизни не вспомнит разницы между ними!»

«И прославленные джентльмены Криспьяно Дульчи и Антонио Бискарди – художники, как и вы», – продолжал я.

Он слегка нахмурился, а затем улыбнулся.

«Желаю им приятного аппетита! Было время, когда я завидовал их таланту, а теперь могу себе позволить быть благородным. Их приветствуют на любом поприще искусства, насколько я знаю. А я навсегда распрощался с кистью и мольбертом – никогда больше не буду рисовать».

Чистая правда! Подумал я, глядя на его белую красивую руку, которой он только что подергивал свои темные усы, – на ту же руку, где звездою сверкал мой фамильный бриллиант. Вдруг он поднял глаза:

«Продолжайте, граф. Я весь внимание. Кто там следующий?»

«Еще пожиратели огня, как, я полагаю, вы их назовете, – ответил я. – А также французский пожиратель огня. Монсиньор маркиз де Авенкорт и прекрасный капитан Юджин де Амаль».

Феррари выглядел удивленным. «Во имя бога Бахуса! – воскликнул он. – Два известных парижских дуэлянта! Зачем, что за нужда у вас была в столь доблестных ребятах? Признаюсь, ваш выбор меня удивляет».

«Я считал их вашими друзьями, – сказал я озадаченно. – Если помните, именно вы меня им представили. Я ничего не знаю об этих джентльменах, кроме того, что они кажутся приятными людьми и отличными собеседниками. Что же касается их доброй славы, то я склонен считать ее следствием обычных сплетен, в любом случае, мой обеденный стол едва ли представит собой область для демонстрации их искусства фехтования».

Гуидо рассмеялся: «Конечно нет! Однако эти ребята постараются сделать его таковым, они могут затеять ссору из-за одного неверного движения бровью. А остальная часть компании?»

«Неразлучные братья скульпторы Карло и Франческо Респетти, Шевалье Манчини – ученый и писатель, Лучиано Салустри – поэт и музыкант и великолепный маркиз Ипполито Гуалдро, чьи разговоры, как вы знаете, еще более прекрасны, чем голос великой итальянской оперной певицы Аделины Патти. Мне осталось только добавить, – и я улыбнулся полунасмешливо, – имя синьора Гуидо Феррари – преданного друга и страстного влюбленного, и тогда мой список будет полон».

«Превосходно! Всего пятнадцать человек, включая и вас, – сказал Феррари весело, сосчитав по пальцам. – Боже мой! С такой великолепной компанией и хозяином во главе мы весело проведем время. И вы, друг мой, устроили этот банкет только для того, чтобы почтить приезд столь недостойной персоны, как моя?»

«Исключительно по этой причине», – ответил я.

Он подпрыгнул со своего кресла и сжал обеими руками мои плечи.

«В добрый путь! Но почему, во имя всех святых и дьявола, вы так обо мне заботитесь?»

«Почему так забочусь о вас? – повторил я медленно. – Мой дорогой Феррари, я определенно не одинок в своем обожании ваших высоких достоинств! Не все ли вокруг в вас влюблены? Не вы ли – вселенский фаворит? Не вы ли мне рассказывали, что ваш покойный друг, граф Романи, ценил вас дороже всех на свете, после своей жены? Полно вам! Зачем себя недооценивать?»

Его руки медленно сползли с моих плеч, и взгляд, наполненный болью, омрачил его лицо. После небольшого молчания он сказал:

«Снова Фабио! Как же мне надоело его имя и воспоминания о нем! Я говорил вам, он был дураком, и, вероятно, частью его глупости явилась и привязанность ко мне. Знаете, я ведь много думал о нем в последнее время».

«В самом деле? – я притворился увлеченным тем, что прилаживал веточку японской айвы к петлице. – Как это?»

Серьезный задумчивый взгляд смягчил привычный непокорный блеск в его глазах.

«Я видел, как мой дядя умирал, – продолжил он тихим голосом. – Он был стариком, и немного сил оставалось у него, и все же он так отчаянно сражался со смертью! Я видел его желтое дергающееся лицо, искривлявшиеся руки, его клешнеобразные ладони, хватавшие воздух, затем кошмарную отвисшую челюсть, широко раскрытые глаза! Пфф! Все это просто отвратительно!»

«Так, так! – сказал я спокойным тоном, все еще занимаясь своей петлицей и втайне удивляясь этим новым эмоциям, что зародились в потрясенном воображении моей жертвы. – Несомненно, это было угнетающее зрелище, однако вам не стоит слишком изводить себя сожалениями: он ведь был стариком, и хоть это и банальность, которую не стоит повторять, но все мы умрем».

«Сожаления! – воскликнул Феррари, обращаясь более к себе самому, чем ко мне. – Я обрадовался! Он был старым негодяем, глубоко увязшим во всех видах подлости. Нет, я не сожалел о нем, а лишь смотрел на его неистовую борьбу, яростно продолжавшуюся за каждый вздох, и я тогда подумал – сам не знаю, почему – о Фабио».

Глубоко пораженный, но скрывая свое удивление под маской безразличия, я начал смеяться.

«Честное слово, Феррари, простите меня за эти слова, но воздух Рима, кажется, оказал какое-то мрачное воздействие на ваш разум! Признаюсь, что не могу вас понять».

Он тяжело вздохнул. «Посмею сказать, что нет! Хотя я и сам едва могу себя понять. Но если даже старик так тяжело расставался с жизнью, то каково же пришлось Фабио! Мы оба были студентами; мы часто ходили вместе, положив руки на шеи друг друга, как школьницы, и он был так молод и полон жизни – физически даже сильнее меня. Он, должно быть, сражался за жизнь каждым своим нервом и сухожилием до боли, – он остановился и задрожал. – Во имя Неба! Смерть не должна быть столь тяжела для нас! Это очень страшная вещь!»