Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы - Эмиль Верхарн

{44}

Пиршество гёзов

Перевод Ю. Александрова

Сиянье кубков золотых,Сиянье лиц и гул беседы,Сиянье гордое победы,Сплотившей знатных и простых!..И этот блеск в согласных звонахПереходил в конце концовСо лба безумцев распаленныхНа лоб степенных мудрецов.

Но кто-то слово или фразуПроизносил — и вдруг с лицаСлетало ликованье сразу,И красный уголь жег сердца.

В ту пору недоверье зрело,Дойдя с низов до королей, —Оно на дне души горело,И каждый становился злей.На севере монах германскийДушил сердца, давил умы,И был порядок лютеранскийЧернее самой черной тьмы.А за стеною пиренейскойКороль Испании служилЩитом для Рима и злодейской,Кровавой ролью дорожил.

Общались гости на пиру высоком,И радость озаряла лица их,И каждый виноградным буйным сокомСоседей потчевал своих.Одни из них себя считали строгоАпостолами праведного бога.Другие звали подлою игройКостры, которые Филипп ВторойВоздвиг у набожного трона,Как троны ужаса — дабы коронаЛатинским блеском озаряла мир.Они кричали, что король-вампирНе может быть христианином,Что веру не спасти огнем единым,Сплошной завесою огня,Который будет жечь, покой гоня,Пока весь горизонт на небе темномНе вспыхнет заревом огромным.

Граф Мансфельд, кубок свой поднявИ в тишине минутной вставНад прочими гостями,Взывал к согласью твердыми устами.

Словечки добрые и шуток ройПорхали над игрой,Которой занялись иные гости:Они швыряли кости,Не зная меж собой преград.И каждый был другому брат,Когда властительно и смело,Победой наполняя дух и тело,Гремело имя Ламораль{45},Граф Эгмонт — грозное, как сталь.

И вот, на гребне высшего накала,Где так взыграла жажда братских уз,Что можно было заключить союзХоть против солнца, посредине залаПоднялся граф Анри де БродеродИ громко крикнул: «Мы — народ!»И мигом по его сигналуГоршков и мисок поплыла по залуАрмада, нагруженная едой.Тянул к ней руку и сеньор седой,И полинявший воин за свободу,Пивавший чаще не вино, а воду.Под радугою витражей,Среди серебряных ножей,В минуту чуда,Затмила жалкая посудаСверкающие жарко блюда.А сам вельможный Бродерод,Подсев к вассалу своему,Надев холщовую сумуИ перелив полжбана в графский рот,Воскликнул гордо, безо всякой позы:«Мы — гёзы!Мы — нищие! Нас обозвали так —Пусть так и будет! Мы — вожди бродяг!Нас не страшат ни битвы, ни угрозы!Мы — гёзы! Гёзы!!Гёзы!!!»

И слово полетело рикошетомИз уст в уста,И молнию зажгло при этом,Какой не знали здешние места.И приняли его знатнейшие сеньоры,Как меч, рассечь способный горы.Оно надежду их насытило сполна.Оно несло их удивленьеС бравадой пополам — явленьеОбычное в те времена.Их грубый, острый ум подвластен был капризам,Но слово стало их девизомИ делом стало, наконец,Прогретым яростью сердец.

Они друг другу пожимали рукиИ обнимались, дав обетИдти на смертный бой, на эшафот, на муки,Во имя лучших лет.И хлеб и соль они в вино бросали,И лихорадка их былаТакою жаркой, что слова плясалиПорой без смысла. Но любовь звалаЛюдей на подвиг. Людям было ясно,Что в миг безумья, страшный, молодой,Чреватый горем и бедой,Ничто в конечном счете не напрасно.Что ими узел рассеченСамой судьбы, самих времен;Что им теперь в пылу борьбы упрямойДано уже до смерти самойСтрую крепчайшего винаПить залпом, до конца, до дна.

Зори

Перевод В. Левика

Посвящается Полю Синьяку

{46}

Действующие лица

Толпа.

Группы рабочих, нищих, фермеров, солдат, женщин, молодых людей, прохожих, мальчишек, стариков.

Жак Эреньен — трибун.

Пьер Эреньен — его отец.

Клер — его жена.

Жорж — его сын.

Эно — брат Клер.

Ордэн — капитан неприятельской армии, ученик Эреньена.

Ле Бре — сторонник Эреньена.

Дядя Гислен — фермер.

Кюре.

Офицер.

Разведчик.

Цыган.

Консул Оппидомани.

Пастух.

Нищий Бенуа.

Городской ясновидец.

Сельский ясновидец.

Группы действуют как один человек, обладающий многочисленными и противоречивыми обликами.

Действие первое

Сцена первая

Обширный перекресток; справа — дороги, ведущие вверх, в Оппидомань, слева — равнины, изрезанные тропинками. Вдоль тропинок — деревья; их очертания теряются в бесконечной дали. Город осажден неприятелем, подступившим вплотную. Местность охвачена пламенем. На горизонте огромные зарева; звон набата.

В канавах группами расположились нищие. Другие группы стоят на кучах гравия, наблюдая пожар и обмениваясь замечаниями.

Нищие. Глядите: с этого холма видно, как горят села.

— Давайте влезем на деревья, оттуда виднее.

Один из нищих (взобравшись на дуб). Сюда! Сюда!

Нищие (глядя на город). Чем ближе к городу, тем яростней пожар.

— Слышите — разнесло пороховые погреба.

Грохот взрыва.

— Огонь подобрался к заводу переднего порта, к докам и пристани.

— Пылают нефтяные хранилища. На небосклоне, как огненные кресты, вздымаются мачты и реи.

Другие нищие (глядя на равнины). А там, в дали равнин, пылают все деревни. Пламя лижет и ферму Эреньена. Во двор как попало выбрасывают мебель. Скотине завязывают глаза и выводят ее из хлева. Больного старика отца выносят на кровати.

— Пришел черед арендаторам почуять смерть за плечами.

— Какое неожиданное, чудесное возмездие! Изгонявшие нас изгнаны сами. Они толпятся на большой дороге. Наши богохульства были не напрасны; наша ярость, молитвы и проклятья не пропали даром!

Смотри, к болотам их стада бегут.Беснуясь, рвутся жеребцы из путИ тяжело храпят, кося багровым оком.Вот, вырвавшись, один помчался диким скоком,На взмыленном хребте неся пожар и смерть;Он, морду повернув, кусает злобно пламяИ, как живой костер, летит в степную мглу,А люди мечутся в безумье по селу,Стараясь вилами остановить стихию.

— Колокола безумствуют в вышине. Рушатся церкви и башни. Кажется, даже бог объят страхом.

— Кто знает, почему началась война?

— Все короли зарятся на Оппидомань. О ней мечтают в самых глухих уголках земли.

Встревоженные люди бегут и рассеиваются по дорогам кто куда. Иные останавливаются и кричат: «Фермеры сваливают на телеги все пожитки и мебель; они направляются в город; они проедут здесь».

Группа нищих. Вот случай пробраться в Оппидомань.

— Последуем за ними…

Нищий Бенуа

За ними следовать? А кто же ты такой?Когда, бездомны и гонимы,В лохмотьях по миру пошли мы —Кто, как не фермеры да эти мужикиНуждой и голодом зажали нас в тиски?У них ломились закрома. У насИ корки не бывало про запас.И в ярости огня, что нынеГрызет их риги на равнине,Я злобу давнюю свою,Свой гнев, так долго спавший, узнаю.С тех пор как стал я нищим и бродягой,Я призывал все кары небаНа тех, кого молил о черствой корке хлеба.Я в их дома болезни заносил,Выбрасывал их трупы из могил,Я попирал презренный их закон,Насиловал их дочерей и жен;Где мог, вредил всему их родуИ вечно буду их врагом.Все годно: кол, топор и лом,Чтоб истреблять их мерзкую породу.

Старик. Зачем их убивать? Они уже безвредны, они даже несчастнее нас.