От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона - Элис Виртшалфтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на свои опасения по поводу единства четырех держав (Австрии, Британии, Франции и Пруссии), Ливен не приравнивал встречи в Ганновере к образованию союзнической группировки, направленной против России[319]. Напротив, Австрия и Великобритания, стремясь предотвратить войну, не хотели оскорбить Александра. Подозрения среди союзников угрожали их единству, но в нынешних обстоятельствах, даже если Россия начала бы войну, Ливен не ожидал, что союз пострадает. Фактически он предвидел союзническую поддержку России в случае возникновения военного конфликта. Оглядываясь назад, оценка Ливена кажется слишком оптимистичной. Посол предполагал, что Великобритания признала договорное право России защищать греческое население Османской империи, и охарактеризовал непосредственную цель Александра как эффективное умиротворение Дунайских княжеств. Охранительная политика монарха рассматривала эти княжества и греческие территории в качестве провинций Турции. Обнадеживало и то, что позиция России вполне согласовывалась с сообщениями о взглядах Каслри, согласно которым проживание христиан в пределах Османской империи пошло бы на пользу миру в Европе. Это обеспечило бы присутствие христианского населения, в качестве противовеса миллионам «фанатичных и мстительных» мусульман вдоль границ России. Ливен не упоминал или, возможно, не понимал, что политика умиротворения Александра предполагала, что Россия брала на себя ответственность и на территории европейских провинций Турции, включая архипелаг и материковую часть Греции. Как Нессельроде объяснял на конфиденциальной встрече с послом 27 ноября (9 декабря) 1821 года, Россия должна была ассоциироваться с любыми мирными предложениями в отношении греков на основании договорного права империи защищать единоверцев[320]. Но прежде чем это могло произойти, должны были быть восстановлены дипломатические отношения России с Портой. Другими словами, умиротворение мятежных подданных Порты не могло начаться до того, как лорд Стрэнгфорд убедил бы османское правительство выполнить требования России о возобновлении дипломатических переговоров.
В конце декабря 1821 года Австрия, Великобритания и Россия еще не нашли общего пути, который мог бы предотвратить войну между Россией и Османской империей. В личном письме Каподистрии Ливену от 27 ноября (9 декабря 1821 г.), одобренном Александром I, министр иностранных дел решительно заявил, что ни австрийское, ни британское правительства не понимали позицию России в отношении Порты[321]. Скорее, обе страны интерпретировали дипломатические маневры монарха как попытку узаконить войну, втягивая союзников в поддержку России. С российской точки зрения, месяцы дипломатии противоречили такой интерпретации. В письме Каподистрии речь в первую очередь шла об обязательстве России защищать христианских подданных Османской империи. Прежде чем Россия смогла бы вести переговоры на основании заключенных договоров, Порте нужно было предпринять конкретные шаги для выполнения условий Александра, такое намерение можно было бы продемонстрировать только путем осуществления «принципов гуманности и справедливости по отношению к ее подданным-христианам». Вместо этого Порта проводила политику, несущую смерть и разрушения, политику, направленную против греков в Валахии, Молдавии, Смирне, на Кипре и Крите. Именно преследование христиан турками привело к разрыву российско-турецких отношений. Поэтому император Александр потребовал возврата к условиям марта 1821 года, в том числе соблюдения договорных обязательств по отношению к единоверцам России.
Второй вопрос, обозначенный в письме Каподистрии, касался возможности того, что вместе союзники и Порта могли бы достичь соглашения с греками без участия России. Министр настаивал на том, что только путем активного и прямого участия России в умиротворении княжеств можно было исправить ошибки и умерить надежды греков. Но до тех пор, пока Россия и Порта не вернулись бы к нормальным дипломатическим отношениям, российского участия быть не могло. В течение семи месяцев Александр просил только того, чтобы Турция выполнила установленные договорные обязательства. Если бы монарх хотел втянуть союзников в войну, он мог бы направить в княжества армию. Союзники, признав ранее справедливость недовольства России, не смогли бы осудить военные действия. Предполагая, добавил Каподистрия, что турецкие войска уступят русским, Александр был бы также в состоянии диктовать условия мира. Однако в отличие от этого сценария намерения монарха оставались умеренными. На протяжении всего кризиса он учитывал интересы европейской системы. Именно по этой причине он стремился вовлечь союзников в дискуссию о том, как они, действуя «в концерте», могли бы сохранить «спокойствие Европы и моральный дух европейского союза». В очередной раз Каподистрия поручил Ливену попытаться убедить британское правительство в том, что русский монарх продолжал желать мира так же, как он желал его в тот момент, когда в Валахии и Молдавии началась смута. В то же время, несмотря на терпение, Александр по-прежнему считал войну возможной и продолжал считать крайне важным решение прийти к единому мнению относительно последствий, к которым она может привести. Действительно, в случае войны меры, которые бы принял Александр, определялись бы не исключительно интересами России, а интересами Всеобщего союза.
Беседы Ливена с Каслри, которые начались в Ганновере, продолжились в Лондоне, где посол вновь не смог заручиться обязательством поддержать Россию в войне против Порты[322]. Каслри, однако, подтвердил, что у Великобритании не было планов по посредничеству между мятежными греками и османским правительством, вероятность чего происходила из-за участия Великобритании в такой роли в переговорах между Испанией и испанскими колониями в Америке. Британское посредничество потребовало бы одновременных приглашений от обеих сторон в конфликте, что маловероятно, учитывая деликатность Дивана и отсутствие местной власти среди греков. Британия, приверженная выживанию Османской империи, также отвергла идею союзнической гарантии того, что Порта выполнит свои обязательства перед греками. Британское правительство также не верило, что всеобщее умиротворение османских провинций будет успешным или даже будет соответствовать британским интересам.
Посол Ливен признал, что, учитывая неопределенность вокруг греческого кризиса, британское правительство колебалось в выборе курса действий. Даже после того как сообщения о военном успехе греков против османских войск и большей сплоченности между вождями восстания достигли Лондона, британские лидеры стремились сохранить Османскую империю, хотя они также выражали слабую уверенность в способности Порты восстановить порядок среди своих христианских подданных. В самом деле Каслри ассоциировал греческие восстания с революциями в других странах и прямо заявлял, что греческое дело не следует характеризовать как естественные действия для самозащиты. Поэтому министр иностранных дел Британии надеялся, что император Александр сможет «провести различие между законными интересами угнетенных греков, имеющих в силу договоров право взывать к России о заступничестве, и преступниками, выступающими ныне под знаменем мятежа»[323].
Серьезные разногласия между союзниками сохранялись, но к январю 1822 года великие державы достигли определенного консенсуса в том, как решить греческий вопрос. Они согласились с тем, что Порта юридически нарушала заключенные договоры как в отношении России, так и в отношении греческого/христианского населения Османской империи. Союзники также рассматривали
