Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

206. КОМИССАРЫ

Вы, отдав жизнь одной идеепреображения земли,ушли из армии в музеи,в тома истории ушли.

И я гляжу с любовью тяжкой,как ветер вьется фронтовойнад прибалтийскою тельняшкойи перекопской кобурой.

Но даже с фотографий старых,на фоне выцветших знамен,вы речь ведете, комиссарынепререкаемых времен.

И полпланеты утром мая,когда кружится голова,за вами громко повторяеттогдашних митингов слова.

307. ДОЛОРЕС

Московских улиц мирный житель,уже не молод и устал,я Вас — Вы это мне простите —ни разу в жизни не видал.

Но Ваше имя, Ибаррури,с которым я в то время рос,летело яростно, как буряиз-под светящихся колес.

Мы громогласно повторяли,мальчишки сопредельных стран,на каждой площади и в зале:«Но пасаран! Но пасараи!»

Жгли душу горечь и обидаи даже словно бы вина.Но ведь падением Мадридата не закончилась война.

Не Ваш ли сын под Сталинградом,кончаясь от немецких ран,шептал с уже померкшим взглядом:«Но пасаран! Но пасаран!»

Как Вы когда-то заклинали,в тяжелом гуле фронтовоммы устояли, устояли.Стоим,            как прежде,                                   на своем.

И, ни на шаг не отступая,перед лицом враждебных странмы всенародно утверждаем:«Но пасаран! Но пасаран!»

208. В ДОМЕ ЧАПЕКА

Я не забуду домик этот,весь деловой его уют,—так строят жизнь свою поэты,и так мыслители живут.

На полках пьесы и рассказы.Цветы.Но более всегоменя обрадовала сразута фотография его,

где он с тяжелою лопатой,неотутюжен, непобрит,как сельский житель небогатый,меж грядок собственных стоит.

Есть люди, что, не без уменьяв купе устроивши багаж,глядят с жантильным умиленьемна пролетающий пейзаж.

Но любит только тот природуи только тот ее познал,кто спину гнул над огородоми глину скудную копал.

Интересуясь местным бытом,я всё примеривал к себе.В саду у Чапека прибитакормушка птичья на столбе.

И надо ж было так случиться,что я узнал под тем столбом,что те же самые синицылетают за моим окном.

И так же живо хлопотушки,с таким же тщанием, как тут,из зимней маленькой кормушкина ветви семечки несут.

Такие же, сквозь солнце, тучи,такой же сад, такой же вход.Вот только разве что получшеписал большой писатель тот.

Те люди, что его читали не так,что лишь бы что читать,в подарок Чапеку прислалирезную детскую кровать.

Я перед нею скинул кепкуи помню здорово досельту деревянную колебку,колыску или колыбель.

Ведь все мы вышли в самом делевесенним или зимним днемиз деревянной колыбелии в гроб из дерева уйдем.

И лишь задача та отдельна,как путь пройти достойно свойот первой песни колыбельнойдо панихиды гробовой.

209. СОЛДАТ И БАТРАЧКА

В белорусской деревнелет сорок примерно назаджили-были батрачкаи пленный австрийский солдат.

У солдата чужогопонятно что жизнь не легка:нет сохи для хозяйстваи нет для атаки штыка.

И она-то, батрачка,ничуть не богаче была:ни двора, ни колодца,ни — хоть бы для смеху — козла.

Но зато эта девкав скитаниях долгих своихнахваталась словечеки всяких идей городских.

Да и он, хоть для видутаился на первых порах,научился чему-тона русско-германских фронтах.

И хотя перед каждымавстрийскую шапку снимал,что-то все-таки думали что-то свое понимал.

Вскоре так получилосьв те, еще доколхозные, дни,что без свадебных песенустроили свадьбу они.

Помощь им полагалась,и нехотя им помогли:дали бедную хаткуи полдесятины земли.

Для кулацкой деревни,притихшей средь тучных полей,было это семействолюбых ревизоров страшней.

Те приедут, посмотрят,завалятся, выпимши, спатьи в своей таратайкеотправятся в город опять.

А вот эти-то, наши,как словно бы будущий суд,всё, до зернышка, знаюти всё, до поры, стерегут.

Это всё полбеды,а беда из того состоит,что советское времяза этим семейством стоит.

Их-то можно купитьили тихо помочь им пропасть, —не убьешь и не купишьбольшую советскую власть.

Из далекой столицыв избенку безвестную тустали им присылать —для поддержки души — «Бедноту».

А потом они сами —ни совести нет, ни стыда —отправляли открытостатейки-идейки туда.

Если кто не поверитв перо грамотеев таких,пусть в той старой газетепосмотрит на подписи их.

Пусть в газетной подшивкеза тот позабывшийся годих статейки-затейкио будущем нашем прочтет.

Под соломенной крышей,вернувшись в потемках с работ,стал у них собиратьсякакой-то неверный народ.

Нет приказа еще,не прислали еще директив,но сплотился ужемолодой деревенский актив.

То еще не колхоз,до колхоза еще погоди,но уже он мерцает,наш завтрашний день, впереди.

Если кто сомневаетсяв силе актива того —пусть посмотрит на землюхотя б из окна своего.

210. СОСЕД

Здравствуй, давний мой приятель,гражданин преклонных лет,неприметный обыватель,поселковый мой сосед.

Захожу я без оглядкив твой дощатый малый дом.Я люблю четыре грядкии рябину под окном.

Это всё весьма умело,не спеша поставил тыдля житейской пользы делаи еще для красоты.

Пусть тебя за то ругают,перестроиться веля,что твоя не пропадает,а шевелится земля.

Мы-то знаем, между нами,что вернулся ты домойне с чинами-орденами,а с медалью боевой.

И она весьма охотно,сохраняя бравый вид,вместе с грамотой почетнойв дальнем ящике лежит.

Персонаж для щелкоперов,Мосэстрады анекдот,жизни главная опора,человечества оплот.

Я, об этом забывая,не стесняюсь повторить,что и сам я обываюи еще настроен быть.

Не ваятель, не стяжатель,не какой-то сукин сын —мой приятель, обыватель,непременный гражданин.

211. КАМЕРНАЯ ПОЛЕМИКА

Одна младая поэтесса,живя в достатке и красе,недавно одарила прессуполустишком-полуэссе.

Она, отчасти по привычкеи так как критика велит,через окно из электричкиглядела на наружный быт.

И углядела у обочин(мелькают стекла и рябят),что женщины путей рабочихвдоль рельсов утром хлеб едят.

И перед ними — случай редкий,всем представленьям вопреки,—не ресторанные салфетки,а из холстины узелки.

Они одеты небогато,но всё ж смеются и смешат.И в глине острые лопатысредь ихних завтраков торчат.

И поэтесса та недаромчутьем каким-то городскимсреди случайных гонорароввдруг позавидовала им.

Ей отчего-то захотелосьиз жизни чуть не взаперти,вдруг проявив большую смелость,на ближней станции сойти

и кушать мирно и безвестно —почетна маленькая роль! —не шашлыки, а хлеб тот честныйи крупно молотую соль.

…А я бочком и виноватои спотыкаясь на ходусквозь эти женские лопаты,как сквозь шпицрутены, иду.

212. НИКОЛАЙ СОЛДАТЕНКОВ