Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

219. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МОСТ

Сулейману Рустаму

Не глядя в небо голубое,не наблюдая красоту,стоим — по пропуску — с тобоюна Государственном мосту.

Под нами медленно струитсяи поперек и вдоль рекиодна державная границаземле и небу вопреки.

Тебе, понятно, не до позы,совсем тебе не просто тут.И только слезы, только слезывдоль щек невидимо текут.

Ты их стираешь кулаками.Твоя родная сторонаи пулеметом и штыкамина две страны разделена.

И прячу я глаза косые.Ведь так же трудно было б мне,когда бы часть моей Россиив чужой лежала стороне.

Хотя ты ближе стал отныне,я праздных слов не изреку.…Весенней ночью на машинемы возвращаемся в Баку.

220. ПИОНЕРСКИЙ ГАЛСТУК

Повторяются зановодавние даты,мне до пенсиитолько рукою подать,но сегодня,как в детстве,ушедшем куда-то,в пионерыменяпринимают опять.

Ты, девчурочка русскаяв кофточке белой,на украшенной сценев саду заводскомзавязала на шее моейнеумелогалстук детства и мужествакрасным узлом.

И теперь я обязанна поприще чистомне ссылаться на старость,не охать,не ныть —быть всё время,до смертного полдня,горнистом,барабанщикомнашего временибыть.

Помню воздух,насыщенный праздником света,слышу туш оркестрантов,уставших играть.…Не могу ядоверие девочки этойхоть едва обмануть,хоть чуть-чуть осмеять.

221. ПОЭТ

Дымятся и потеют лица,гетеры старые снуют,и гладиатор и патрицийиз толстых кружек пиво пьют.

Еще пока никто не знает,ни исполком, ни постовой,что эта жалкая пивнаяуже описана тобой.

Что эта вывеска и стены,и ночью сторож вдоль путисойдут с провинциальной сцены,чтобы в Историю войти.

222. СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ФОТОАТЕЛЬЕ

Живя свой век грешно и свято,недавно жители земли,придумав фотоаппараты,залог бессмертья обрели.

Что — зеркало?Одно мгновенье,одна минута истекла,и веет холодом забвеньяот опустевшего стекла.

А фотография сырая,продукт умелого труда,наш облик точно повторяети закрепляет навсегда.

На самого себя не трушуглядеть тайком со стороны.Отретушированы душии в список вечный внесены.

И после смерти, как бы дома,существовать доступно мнев раю семейного альбомаили в читальне на стене.

223. СТИХИ, НАПИСАННЫЕ НА ПОЧТЕ

Здесь две красотки, полным ходомделясь наличием идей,стоят за новым переводомот верных северных мужей.

По телефону-автомату,как школьник, знающий урок,кричит заметно глуховатый,но голосистый старичок.

И совершенно отрешенностудент с нахмуренным челомсидит, как Вертер обольщенный,за длинным письменным столом.

Кругом его галдит и пышетстолпотворение само,а он, один, страдая, пишетсвое заветное письмо.

Навряд ли лучшему служило,хотя оно уже старо,входя в казенные чернила,перержавелое перо.

То перечеркивает что-то,то озаряется на миг,как над контрольною работойотнюдь не первый ученик.

С той тщательностью, с тем терпеньемкорпит над смыслом слов своих,как я над тем стихотвореньем,что мне дороже всех других.

224. «Бывать на кладбище столичном…»

Бывать на кладбище столичном,где только мрамор и гранит,—официально и трагично,и скорбно думать надлежит.

Молчат величественно тени,а ты еще играешь роль,как тот статист на главной сцене,когда уже погиб король.

Там понимаешь оробелополуничтожный жребий свой…

А вот совсем другое делов поселке нашем под Москвой.

Так повелось, что в общем духепо воскресеньям утром тут,одевшись тщательно, старухипешком на кладбище идут.

Они на чистеньком погостесидят меж холмиков земли,как будто выпить чаю в гостисюда по близости зашли.

Они здесь мраморов не ставят,а — как живые средь живых —рукой травиночки поправят,как прядки доченек своих.

У них средь зелени и праха,где всё исчерпано до дна,нет ни величия, ни страха,а лишь естественность одна.

Они уходят без зазнайстваи по пути не прячут глаз,как будто что-то по хозяйствуисправно сделали сейчас.

225. В БОЛГАРСКОМ ГОРОДКЕ

Сюда, где гулом постояннымнасыщен вдоволь бедный зал,из интуристских ресторановя убежденно убежал.

Там всё приборы да проборы,манишек блеск и скатертей —всё это мне никак не впору,не по симпатии моей.

А тут, жуя и торжествуя,как в царстве малом и родном,отлично время провожу яза плохо прибранным столом.

Сюда любые лица вхожи:вот плотник, весел и небрит,складной аршин, как герб вельможи,из куртки старенькой торчит.

С ужасным перцем суп горячийглотает жадно паренек.В его подсумке обозначенне для забавы молоток.

А ты, сосед с лицом убитым,не погибай из-за любви.Прекрасен твой пиджак из твидаи брюки белые твои.

Твоя подружка, может статься,к тебе воротится опять, —не надо глупо упиваться,уж лучше глупо уповать.

Вон там, стаканы поднимаяза нашу жизнь, за наши дни,шумит компания хмельная.Шуми, компания, шуми!

Здесь чуть не все друг дружку знают,тут шутки общие, свои.И между стульями порхают,как на бульваре, воробьи.

226. ПРОЩАЛЬНАЯ ЛЕНТА

Ленты медленно и быстров мокром воздухе летятс нашей палубы на пристаньи оттудова назад.

Их берут на расстоянье,ловят их над головой,превращая расставаньев некий праздник портовой.

Вот еще их больше стало, —только ленты, как во сне.Мне уж вовсе не присталооставаться в стороне.

Но средь бестолочи этойпровожающих людейу меня, к несчастью, нетуни знакомых, ни друзей.

…Я совсем не знаю — кто ты,но ручаюсь целиком,что лицо такой работынадо делать топором.

Эти лица не ваяют,с тонкой кистью не корпят,а наотмашь вырубают —так, что щепочки блестят.

Потому-то в час отхода,колебаний не любя,я из общего народавыбрал именно тебя.

И в порту Иокогамы,чтоб меня не позабыл,я тебе, как телеграмму,ленту длинную пустил.

Вот она неотклоненно,хоть дождем мерцала мгла,сквозь намокшие знаменав руку сильную вошла.

Был я счастлив на причалетем, что мы, как два юнца,с наслаждением держалиэтой ленты два конца.

Нам обоим ясно было,что под небом облаковнас она соединилане для праздных пустяков.

Умиляться я не стану,это стиль никак не мой.Через волны океаная ее везу домой.

227. ПОСТОЯНСТВО