Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

было сказано выше; убийство, воровство, кабала только потому и дурны, что они заключают в себе нарушение человеческих прав; если дети не имеют прав, то относительно них невозможно и совершать таких преступлений. С другой стороны, можно согласиться с тем, что признается теперь всеми, и утверждать, что дети должны иметь известные права; в настоящее время признается, что несовершеннолетний имеет одинаковое с взрослым право на жизнь, что он имеет что-то, подобное праву взрослого на свободу; если не законодательством, то, по крайней мере, общественным мнением признается, что, подобно взрослому, он может владеть собственностью. В этом случае необходимо разъяснить, почему эти основные права должны быть ему предоставлены и почему ему не должны быть предоставлены другие. Те, которые утверждают, что дети вовсе не должны иметь прав и что, подобно низшим животным, они могут существовать только с дозволения взрослых, те обязаны указать границу этих прав, определить ее и объяснить основание, на котором они ее проводят. Они должны показать, какие права принадлежат детям вообще со взрослыми и почему; они должны объяснить, в чем именно права взрослых превосходят права детей и почему. Ответ на эти вопросы они должны выводить не из утилитарных соображений, а из основного устройства вещей.

Можно утверждать, что отношение между отцом и его ребенком не похоже на отношения между посторонними людьми, так как отец снабжает ребенка всем необходимым для жизни; что вследствие этого закон равной свободы не может быть применяем к подобному отношению. На это следует ответить, что отец, давая ребенку содержание, создает этим для себя известное право, но не право на власть, а право получать такое же обеспечение, если бы он в нем когда-либо нуждался. Если бы безвозмездное одолжение порождало право на власть в этом случае, то оно должно было бы порождать его и во всех прочих; всякий человек, который делается благодетелем другого, получал бы право господства над ним; подобного заключения ни в каком случае нельзя допустить. Если положение отца дает ему право переступать за пределы свободы своих детей, то неизбежно возникает вопрос: до какой степени он может нарушать эту свободу, может ли он ее уничтожить совершенно посредством смертоубийства? Если нет, то нужно определить границу, до которой он может идти и за которую он не может переступить; эта задача так же неразрешима, как и вышеизложенная.

Читатель или должен признать равные права за малолетними и за совершеннолетними, или он должен доказать, что ряд выводов из проявления воли Божией, посредством которого мы доходим до закона о равной свободе, не относится до детей; он должен определенно указать время, когда ребенок делается совершеннолетним, он должен показать, какой размер свободы по природе вещей принадлежит вообще детям и взрослым и какой размер принадлежит только тем или другим – всего этого он разъяснить не может, а потому ему остается остановиться на равенстве прав.

Есть, впрочем, на первый взгляд, благовидный путь для опровержения этих аргументов. Можно утверждать, что у ребенка многие способности будущего взрослого человека находятся в неразвитом состоянии, а так как права по существу своему зависят от способностей, то права детей не могут быть равны правам взрослых, потому что способности их не равны. Это возражение было бы гибельно, если бы оно прямо входило в существо вопроса, но оно остается совершенно в стороне и не касается его. Весь размер прав, которым может обладать человек, заключается в неограниченной свободе упражнять все свои способности. Когда каждое из двух существ имеет неограниченную свободу упражнять все свои способности, тогда каждый будет иметь полный размер следующих ему прав; права обеих будут равны; будут ли при этом их способности равны или нет, это сюда не относится. Сказать, что права одного ограниченнее прав другого, потому что его способности незначительнее, – это значит сказать, что он лишен права на деятельность способностей, которых у него не существует! Странная смесь очевидного с нелепым!

§ 2. Мы предупреждали, что в нашем основном начале заключаются зародыши различных неожиданных выводов. С одним из них мы теперь встретились. Мы вынуждены были сделать заключение, резко противоположное убеждению всех людей. Но истина неизбежно должна быть последовательна. Нам остается одно – основательно рассмотреть мнения, порожденные в нас предрассудком, и мы должны ожидать, что найдем их ложными.

Если мы хотим это сделать путем философским, то должны обратить внимание на те влияния, которыми искажаются наши убеждения, хотя при этом мы рискуем повториться. Вот что нам следует помнить всегда. Мы все признаем отвлеченную истину, что страсти затемняют рассудок, но никогда не даем себе труда исследовать, не влияют ли на нас в известном случае страсти. Мы все нападаем на предрассудки, а все их имеем. Мы видим, как привычки, интересы и тому подобные вещи создают теории окружающих нас людей, но забываем, что наши собственные теории испечены нами таким же образом. Беспрерывно повторяются случаи, где наши чувства против нашей воли склоняют нас в известную сторону. Пристрастие собственника, которое человек чувствует к своим идеям, скрывает перед ним их недостатки точно так же, как чувство материнской нежности ослепляет мать насчет несовершенств ее ребенка. Автор никаким образом не может правильно судить о своем произведении, которое он только что написал; нужно, чтобы прошло столько времени, чтобы он мог прочесть свое произведение, будто оно было написано посторонним лицом, и тогда он открывает недостатки там, где ему все казалось совершенным. Артист только тогда может видеть ошибки своей картины, когда энтузиазм, который его одушевлял, охладился. Мы никаким образом не можем получить правильного понятия о наших поступках или о поступках других по отношению к нам в то время, когда они происходят; только по истечении многих лет мы способны рассматривать их с философской точки зрения. То же самое случается со следующими друг за другом поколениями. Люди прошлого совершенно неверно понимали учреждения, среди которых они жили. Они упорно держались самых ложных принципов и против справедливых вели оппозицию, исполненную горечи; во всех этих случаях они следовали своим привязанностям и своим антипатиям. Вот как трудно человеку отделаться от невидимых оков, надетых привычкой и воспитанием на его умственную силу! Вот до какой степени осязательна некомпетентность народа в правильных суждениях о себе, о своих поступках и мнениях! Факт этот породил даже общественный афоризм: «Ни один век не способен написать свою историю». Афоризм этот довольно ясно выражает всеобщее распространение предрассудка.

Если мы хотим быть мудрыми, то мы должны предположить, что суждения современного общества подвержены тем же самым искажающим их влияниям. Мы должны заключить,