Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

в Училище корабельной архитектуры (место в котором получил по протекции А. С. Шишкова). В 1802 году Соколов стал непременным секретарем академии и пребывал в этом звании до самой смерти. Знакомство с ним было важно не только с точки зрения эстетических ориентиров, которые учитель мог дать ученице, но и с точки зрения продвижения Буниной в литературной среде.

В 1806 году в московских журналах «Вестник Европы», «Московский зритель» и «Московский курьер» вышло несколько стихотворений Буниной, включенных потом в «Неопытную музу». Из петербургских журналов ее стихи опубликовал в том же году журнал «Лицей». К тому моменту Бунина жила в Петербурге уже несколько лет, однако, как можно заметить, сотрудничала преимущественно с московскими журналами. Все названные издания были так или иначе связаны с деятельностью сентименталистов, стремившихся поощрить женское литературное творчество.

Важным этапом творческой биографии Буниной стал выход книги «Правила поэзии. Сокращенный перевод из аббата Батё, с присовокуплением российского стопосложения» в 1808 году с посвящением «В пользу девиц». Бунина не была первой, кто перевел труд Баттё на русский язык. В 1806–1807 годах были опубликованы четыре тома «Начальных правил словесности Г. Аббата Баттё» в переводе Д. А. Облеухова, который снабдил издание своими «прибавлениями», посвященными российским писателям: «О российских эпопеях г-на Хераскова», «О сатирах кн. Кантемира» и др. Несколькими годами ранее, в 1803‐м, некий Аркадий Степанов издал свой перевод Les beaux arts, réduits à un même principe, другого сочинения Баттё, под заглавием «О свободных науках». Степанов посвятил перевод Державину и в предисловии обещал, что «есть ли сия первая часть будет благосклонно принята; то через несколько времени выйдет другая, в которой к примерам известных французских и немецких стихотворцев, прибавятся примеры лучших российских»[451] [452], но, по всей видимости, обещания не исполнил. Таким образом, труд Буниной попал в контекст уже существовавших переводов Баттё, адаптированных для русского читателя. Однако, в отличие от перевода Облеухова, удостоившегося лестного отзыва М. Н. Муравьева, он остался почти не замеченным.

Это был первый большой литературный труд Буниной, и весьма симптоматично, что он был именно переводом. В 1800‐х годах переводческая деятельность была главным и поощряемым легитимным способом вхождения в литературу для женщин:

Женщины-литераторы входили в русскую литературу XVIII в., подобно персонажам третьего сословия, входившим в литературу французскую века семнадцатого, «с черного хода» <…> русские переводчицы первых поколений положили начало специфическому женскому литературному и литературно-бытовому канону, задающему сферу литературной деятельности <…> Формально перевод осознавался сообществом и самими переводчицами как занятие «на досуге», не входя в реестр обязательных для женщины образованного сословия дел и доступных ей способов времяпрепровождения, ограниченных жестко установленным кругом светских и домашних обязанностей. <…> Переводческая деятельность обеспечивала выход в ту часть внешнего мира, которая постепенно приучалась функционировать в соответствии с законами профессии[453].

Обращаясь к переводу нормативной поэтики, Бунина имплицитно обозначила серьезность своих литературных притязаний. Перевод Баттё должен был свидетельствовать, что поэтессу занимают вопросы литературной теории, а предисловие к переводу, в котором она обращалась к Тредиаковскому и другим предшественникам, — показать уровень владения материалом и способность критически оценивать сделанное до нее:

Г. Тредиаковский писал о ней <поэзии. — М. Н.> пространнее всех своих последователей; но предложенныя им правила касаются более до стопосложения, о существенном же качестве истиннаго стихотворца сказано в оных как бы мимоходом; да и приведенные им примеры не соответствуют уже нынешних читателей вкусу. Правила пиитическия архимандрита Аполлоса, неоднократно изданныя, содержа в себе краткия правила стопосложения и наиболее Латинскаго, мало удовлетворяют желанию тех, которые стараются иметь подробное понятие о поэзии вообще[454].

Далее Бунина уточняла, что эти труды мало подходят тем, кто только приступил к изучению правил поэзии: «Для начала всякой науки потребны одни простые определения. Слишком утонченныя подробности разсевают слабое понятие начинающего учиться»[455]. Переводя Баттё, Бунина прежде всего думала о тех, кто имеет стремление к поэзии, но при этом не знает иностранных языков, чтобы в полной мере усвоить существующие пиитики: «Сколько же есть таковых, кои при множестве врожденных дарований не знают ни одного чужестранного языка!»[456] Возможно, именно понимание несоответствия образовательных возможностей многих молодых дворянок и существующих правил пиитики и побудили Бунину адресовать свой перевод «девицам» и сделать его максимально доходчивым. Предположение подтверждается и единственной известной нам рецензией на «Правила»:

В то время как грации наши незнакомы еще с правописанием — по крайней мере на своем языке, в то время выходит книга о правилах поэзии, изданная одною из граций-россиянок; которым и посвящается эта книга — услуга важная! Нам приятно думать, что столь щастливое предприятие достигнет, рано или поздно, цели своей и принесет желаемую пользу[457].

Из пространного предисловия Буниной явствует, что, хотя перевод, вероятно, делался в надежде на обретение высокого покровителя, уже тогда поэтесса претендовала на статус литературной наставницы женского пола. Обращаясь не к юношеству в целом, а только к девицам, поэтесса выделяла их в отдельную категорию читательниц и потенциальных авторов и, следовательно, осознавала особое положение женщин в современной русской литературе:

К вам обращаюсь теперь, любезные мои соотечественницы! Не с тем посвящаю я книгу сию имени вашему, чтобы под эгидою оного укрыться от справедливых стрел критики и отвратить внимание ея от неисправности слога. Нет! Ни мой пол, ни малая моя опытность, ни самые причины, сколь бы, впрочем, оне благонамеренны ни были, ничто не дает мне права на снисхождение публики; но истинная цель моего предприятия заключается в желании занять часы, оставшиеся от домашних трудов тех, кои из вас обременены хозяйственными попечениями, и похитить несколько минут от туалета праздных. Слишком почту себя вознагражденною, естьли сия книга будет посредницею между вами и музами, доставя вам способ к союзу с сими нужными усладительницами наших горестей[458].

Бунина прибегает к использованию этикетных формул, заранее принимая «справедливые стрелы критики». Интересно, что с ее точки зрения апелляция к женщинам может быть воспринята как попытка отвлечь внимание от недостатков слога. Поэтесса подхватывает сентименталистскую идею воспитания женского вкуса и идет дальше: цель ее перевода — научить женщин быть писательницами («почту себя вознагражденною, естьли сия книга будет