Лавка запретных книг - Марк Леви

моральные ценности нашего общества. Анонимному источнику хватило честности сообщить о нем правосудию: под обложкой красуется штамп книжного магазина.

Секретарь записал, что обвинитель передал присяжным книгу, которую трое из них отказались взять в руки.

Как попал к Салинасу роман Брэдбери? Кем был упомянутый им «анонимный источник»? Митч хорошо помнил, что после посещения проверяющего он вел себя очень осторожно и ни за что не продал бы книгу незнакомцу. Не подослал ли Салинас к Митчу своего доверенного человека, поймавшего его в ловушку? Мадам Берголь, мадам Ательтоу или Вернера? Может, Анна права, предполагая, что кто-то из них был должником прокурора? Митч был уверен в одном: такая бунтарка, как Матильда, никогда не пошла бы на поводу у шантажиста.

Он встал, приоткрыл дверь, выглянул в коридор, чтобы убедиться, что секретарь еще не вышел из зала суда, и бесшумно затворил дверь. Потом взял верхнюю папку в стопке на столе, пробежал глазами дело и засунул папку себе под рубашку. Написав короткую благодарственную записку и оставив ее на собственном деле, он покинул Дворец правосудия.

Через десять минут он выбросил дело Матильды в мусорный бак и побежал в ресторан Анны.

– Он упомянул анонимный источник? – переспросила Анна уже в третий раз.

Митч в третий раз утвердительно кивнул.

– Ты уверен, что та книга принадлежала тебе?

– «451 градус по Фаренгейту» не просто книга, – пробормотал он.

– С ума сойти, как ты не замечаешь главного и сосредоточиваешься на деталях. Что ж, раз речь о таком крупном произведении – это было сказано так иронично, что Митч закатил глаза, – то ты должен помнить, кому его продал.

– В этом вся проблема: я уверен, что не продавал эту книгу.

– Может, дал кому-нибудь почитать на одном из ваших тайных собраний?

– Раз под обложкой стоял штамп моего магазина, значит, это была книга из моей личной коллекции.

Анне пришлось броситься к плите: из кастрюльки начало убегать молоко, конфорка грозила погаснуть.

– Вот что значит недооценить температуру. – Она схватила ложку.

Уныло выплеснув в раковину все содержимое кастрюльки, она все начала сначала: стала мелко кромсать маленьким ножом плод ванили.

– Что ты сказала? Что я не замечаю главного? – спросил ее Митч.

– Не болтай глупости, лучше дай мне коробку с яйцами.

– Глупости – не глупости, но ты улыбнулась.

– Это было машинально. Так или иначе, – продолжила она невозмутимо, – тебе надо набраться храбрости и сегодня же вечером спуститься вместе со мной в эту твою лавку запрещенных книг. Это приказ.

– Что-то тебя огорчает, и не говори мне, что это твой крем-брюле.

– Не крем-брюле, а сладкий сабайон! – фыркнула она. – А еще прошлой ночью, когда я читала записи покойного Салинаса, мне показалось, что за мной следят.

– У тебя дом с привидениями?

– Я серьезно, Митч. Я подошла к окну и вроде бы увидела кого-то в стоящей на улице машине.

– Вроде бы или точно увидела?

– Если бы я была уверена, сказала бы раньше.

– Что за машина?

– Самая обыкновенная.

– Если за тобой следит полиция, то это значит, что под подозрением мы оба. Ты нашла в этом блокноте что-нибудь интересное?

– Только подтверждение сказанного судебным секретарем. Салинас заранее договаривался о ходе своих процессов, распределял роли. Один я проигрываю, другой выигрываю, ты только и делаешь, что проигрываешь, мы оказываем друг другу услуги, одна твоя идет за две мои, мы квиты. Он умер накануне важного разбирательства, в котором все было, конечно, подстроено.

– Как именно?

– Он добился от защитника, чтобы тот забыл предъявить улику, которая заставляла сильно усомниться в виновности обвиняемого, – объяснила Анна.

Митч вспомнил телефонный разговор, который подслушал, прячась в стенном шкафу в прокурорском кабинете.

– Его смерть по крайней мере спасла жизнь невиновному человеку, – сказал он, не желая рассказывать Анне о том разговоре.

– Можно смотреть на это и так. Но это еще не все: за несколько часов до гибели он принял у себя дома кого-то, кому не назначал встречи. Он записал в блокноте, что чувствует себя должником этого человека, оказавшего ему в прошлом ценную услугу, и жалеет, что не может отплатить ему тем же, потому что, цитирую, «времена изменились».

– Ты думаешь, что…

– Что этот визитер и твое дело могут быть как-то связаны. Если бы не смерть Салинаса вскоре после этого, я бы сочла совпадение невероятным, а так, действительно, задаюсь этим вопросом.

– Он ничего не пишет о том, кто это был?

– Нет, ни слова, – бесстыдно соврала Анна, хотя в блокноте было написано черным по белому: «У меня побывал сосед, наша встреча испортила мне настроение. Я перед ним в долгу, но не смог выполнить его просьбу, потому что против человека, которого он хотел бы опять засадить в тюрьму, ровно ничего нет; все дело в том, что времена изменились».

– Это не слишком помогает нашему расследованию, – вздохнул Митч.

– Наоборот! – убежденно возразила Анна. – У нас есть доказательство, что кто-то приходил к Салинасу за несколько часов до его смерти, о чем вроде бы неизвестно полиции – или она делает вид, что ничего об этом не знает. А ведь речь идет о самом главном подозреваемом.

– Почтальон, принесший ему тем утром почту, не становится подозреваемым.

– Если только одно из доставленных почтальоном писем не было покрыто смертельным ядом, проникающим сквозь кожу.

– Ты так хорошо разбираешься в ядах? – удивленно спросил Митч.

– Немножко разбираюсь, – ответила она и снова занялась своим сабайоном.

Митч снял со спинки стула свой пиджак. Один рукав вывернулся, и, как он ни старался просунуть туда руку, у него ничего не получалось. Он сильно нервничал, и не из-за измышлений Анны, а потому что, покинув кабинет судебного секретаря, думал только об одном, и это уже превратилось в наваждение: ему никак не удавалось вспомнить, кому он отдал в прошлой жизни роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту».

– Не исключено, что я тебя нервирую, – заговорила Анна, – но мы все равно спустимся в твой тайник, как только я приготовлю крем, часов в шесть. Как я понимаю, тебе нечего мне сказать о твоей бывшей?

Митч в надетом наизнанку пиджаке направился к двери.

– Ничего, что имело бы отношение к нам. Она обвинялась тогда в хранении марихуаны, но без намерения перепродажи.

– Тогда? – переспросила Анна шутовским тоном, глядя на ряд кастрюлек, которые она выстроила перед собой.

Не получив ответа, она посмотрела в широкое окно. Митч, уже выбежавший на тротуар, в отчаянии шарил руками по пиджаку, ища и не находя карманы: они остались внутри.

Она проводила его взглядом, хитро улыбаясь: за приготовлением сабайона ее посетила одна