Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

пошутил, хихикая, Ко́зел. — Одного не пойму, неужели больше заняться нечем в свободное время?

Бурков минуту смотрел на него с удивлением, он понял мастера и сказал:

— Тебе хорошо так рассуждать, Виктор Иванович, у тебя семья, дом строишь. А у меня ни того ни другого.

— Если б не пил, то все бы имел, — проговорил Ко́зел и тяжело вздохнул. — Ну как, бросишь пить?

— Не то не брошу — брошу, конечно, клянусь баранкой!

Если бы подсчитать, сколько раз давал Бурков слово бросить пить, наверное, у двух бригад слесарей не хватило бы пальцев. И каждый раз мастер верил ему. Бурков понимал: верит потому, что нужен он мастеру. Где найдешь еще дурака, чтобы после работы ехал куда-нибудь по поручению Ко́зела. Если б не дыра в глотке, продолжал думать Бурков, то он, как все, работал бы по семь часов. А так он мне, я ему — и всегда задаром.

Машина стояла тут же за окном, груженная разным хламом — битым кирпичом, штукатуркой, лежалым в воде цементом. Вдруг глаза Буркова вспыхнули огнем, как фары в темноте, правый глаз задергался еще сильнее.

— А что, Виктор Иванович, выпьем за то, чтоб я исправился? — спросил Бурков, от напряжения глотая слюну. «Согласится, ох подшучу над ним, и так задолжал мне не знаю сколько!»

— Бурков, голубчик, если бросишь, на что угодно готов! — Ко́зел захохотал.

Знал бы Виктор Иванович, что придумал Бурков, плюнул бы на все и ушел бы домой. Да разве знают люди наперед, что их ожидает? Нет, конечно! И хорошо, что не знают, а то бы жить страшно было.

— Да, а где мы деньги возьмем? — подзадумался Виктор Иванович и заходил по комнате, взявшись за подбородок. — Жена на обед только дает.

— Деньги найдем, — улыбнулся хитро Бурков. Его улыбка произвела на Ко́зела такое впечатление, как если бы улыбнулся телеграфный столб.

— Где сейчас найдешь? Поздно! — продолжая ходить, рассуждал Ко́зел. — Занимать я не пойду. Стыдно. У тебя денег нет, как всегда.

— А мусор на что! — задергался от нетерпения Бурков.

— Как «мусор»? Разыгрываешь? Думаешь, дурака нашел?

— Нисколечко! — все больше и больше оживлялся Бурков.

— Лапшу на уши вешаешь? — пытал Буркова мастер. — Мусор!.. Ищи дураков в наше время.

— Не веришь, как хочешь, — обиделся Бурков. — Могу на коньяк поспорить.

— На коньяк так на коньяк. Проспоришь — поставишь! Обманешь — из зарплаты вычту. — То ли бесовская идея захватила Ко́зела, то ли перспектива выпивки на дармовщину.

— По рукам! — Бурков протянул мозолистую руку шофера, а Виктор Иванович свою — узкую ладонь мастера.

— Да как я узнаю, что ты не надул? — озадачился мастер. — Ведь ты прохвост о-го-го!

— Обещаю, сегодня узнаешь.

— Шутник… ну и шутник, однако, ты, Бурков. Работаешь шофером, а смешнее Никулина! Чего удумал — мусор продать.

— Не веришь, жди! Скоро вернусь! — заторопился к выходу Бурков и опять чему-то захохотал. Уходя, он тихонько прикрыл дверь.

— Как врет, подлец… Как закрутил, словно лиса хвостом… Ха-ха-ха, мусор продает… — Ко́зел расшнуровал ботинки и развалился в кресле. — Коньяк я с тобой пить не буду. Унесу домой. Лучше жену угощу.

За окном завизжала отъезжающая машина.

Бурков подъезжал к недостроенному дому Ко́зела, чуть сбавил газ и посмотрел на дернувшуюся занавеску на кухне. Одна из половин дома была обитаемая. На звонок вышла жена Ко́зела, молодая женщина в красной куртке и красной косынке. Увидев Буркова, она побледнела, всплеснула руками.

— Ты от Виктора? Жив?

— Жив, — осклабился Бурков. — Просил передать, что задержится немного. Дела какие-то, не мне знать!

— Дела? — удивлению женщины не было границ. — Какие дела? Если, бывало, задерживается, то заранее предупреждает.

— Я знаю, что ли, про его дела? Материал вон строительный прислал. Куда свалить?

Женщина смотрела на Буркова не мигая: темнит что-то, глаза под бровями прячет. Но вслух сказала:

— Заезжай во двор и свали у сарая.

Бурков подъехал к сараю и, выглядывая назад из открытой дверцы кабины, опрокинул кузов. На землю посыпался хлам, вверх поднялась едкая, белая пыль.

— Что?.. Что такое?.. — ужаснулась жена Ко́зела и схватилась за голову. Она всегда так делала, если что-то враз ошеломляло ее. Лицо стало краснее косынки.

— Мужу виднее! Он у вас грамотный. — Бурков выпрыгнул из кабины и, вытирая руки какой-то грязной тряпкой, подошел к женщине. — Я извиняюсь, дамочка, мое дело крутить баранку, мужу — думать наперед. Да, он сказал, чтоб непременно червонец за работу дали. Хе-хе-хе, на молочишко детишкам!

— Я сейчас, сейчас, — сбитая с толку женщина убежала в дом, мелькнув красным цветом.

Через некоторое время она вышла и протянула десятку.

— Спасибо! — улыбнулся Бурков, глядя на растерянную женщину. Вполне можно ее понять: какой удар нанес ей Виктор Иванович! Сам виноват, пусть не спорит.

Удаляясь от дома мастера, Бурков еще долго видел красную косынку у сваленного мусора. Она то наклонялась, то выпрямлялась.

У Ко́зела давно уже лопнуло терпение. Он зашнуровывал ботинки и собирался домой, когда на пороге вырос Бурков.

— Принес, — победно выкрикнул он и бережно выставил на стол посудину с белой жидкостью. — Коньяк за тобой.

Ко́зел до того растерялся, что не мог ничего сказать, а только твердил:

— Ловкач… Ловкач… Нашел где-то дурака.

— Чего искать, дурак всегда рядом ходит.

Слух об этом случае моментально распространился по цеху. Долго рабочие, да и начальство тоже смеялись над Ко́зелом. Правда, Буркову за такой розыгрыш пришлось неделю отрабатывать после работы на дому у мастера. Он же собрал весь хлам, подчистил лопатой и увез за город на свалку. Но увольнять и теперь Ко́зел не стал Буркова, хотя мог найти тысячу причин для этого. Где найдешь шофера, который никогда не подводит, понимает с полуслова, не брюзжит, не просит денег и язык на замке, если дело касается противоправных действий.

Потянулись, как сусло, однообразные, скучные дни. Уже пришла настоящая зима, весь город завалило снегом. Машины не успевали вывозить его, и дворники, по утрам сгребая в дворах снег на обочину, ругали все — начиная от снежной зимы и кончая ребятишками, которые