Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чтобы достичь высокой вероятности и на 100 процентов быть уверенным, что это действительно истинные останки, необходимо использование большого числа маркера, как это принято во всех идентификациях.
Этими словами Рогаев заключил свой доклад. Как всегда, полным оптимизмом прозвучало выступление Плаксина. Он сказал:
– Как председатель Экспертной комиссии, я готов отвечать за свои слова, что объём исследований, проведённых на сегодня экспертной группой во всех направлениях в плане идентификационных исследований, фотосовмещения, генетической экспертизы, можно к этому добавить не экспертное исследование, я имею в виду исторические, судебно-следственные, которые позволяют считать, что в данном случае мы имеем дело с семьёй Романовых и экспертная Комиссия за подписью всех её членов это подтвердила. Мы считаем, что судебно-медицинская часть на сегодняшний день закончена. Я абсолютно официально заявляю, как руководитель судебно-медицинской службы России, что те исследования, которые на сегодняшний день проведены, дают возможность не сомневаться, что это Царская Семья и что те персоналии, о которых мы говорим, – это действительно те люди… Мне кажется, судебную медицину надо просто отвести в сторону, они ясны нам, эти люди.
Судить о достоверности медицинских исследований я, естественно, никоим образом не берусь, но я знаю, что целый ряд медиков, специалистов в разных областях, выражали достаточно веские сомнения, а порой полное неприятие всего того, к чему пришла официальная судебно-медицинская экспертиза. Единственное, о чём я могу говорить с полной ответственностью, – это то, что членам Комиссии никогда не были предоставлены материалы, которые бы документально подтверждали «передвижение образцов» из екатеринбургского захоронения, отобранных для экспертизы, «от места взятия до места лабораторного исследования» – то, что в Меморандуме Зарубежной комиссии названо «цепью хранения». Какие фрагменты отправлялись на исследование, от каких костных останков эти фрагменты брались, в каком количестве, кто непосредственно эту работу осуществлял, в присутствии кого и как эта процедура происходила и фиксировалась, как гарантировалось то, что именно те самые фрагменты, извлечённые из захоронения, были доставлены в лабораторию для исследования, и чем гарантировалось, что на каком-то этапе не произошла подмена, и прочая и прочая. Таких документов члены Комиссии никогда не получали и удовлетворялись лишь устной информацией представителей судебно-медицинской экспертизы и Генеральной прокуратуры, которые утверждали, что все проведённые под строгим контролем исследования дали положительный результат, чему члены Комиссии должны были верить на слово.
Также членам Комиссии никогда не была представлена так называемая «Записка Юровского», ни в каком виде, не только в подлинном, но даже в ксерокопированном варианте, а о том, что она была подвергнута экспертному исследованию, члены Комиссии знали также из голословных заверений прокурора-криминалиста и, естественно, никогда никаких документов, подтверждающих эти заверения, не видели. Правда, сия проблема касалась очень узкой части членов Комиссии. Подавляющее большинство принимало официальную позицию как факт, сомнению не подлежащий, и никогда ни на каких документальных подтверждениях не настаивало, что и понятно. Это были чиновники среднего ранга, назначенные главой правительства и находящиеся в полном подчинении у его заместителя. Своего собственного суждения эти члены Комиссии не имели, во всяком случае, никогда не высказывали своего несогласия с официальной точкой зрения, кроме Брагина, у которого к следствию и экспертизе вопросы возникали.
Если дискуссия начинала углубляться в дебри, нежелательные для дебатов (естественно, не по инициативе чиновников), председательствующий очень ловко умел направлять её в другое русло.
– Коллеги, – останавливал Яров в какой-то момент затянувшуюся полемику, – нет вопросов, можно двигаться дальше.
А дальше, после сообщений, которые были представлены медицинской стороной, слово для доклада дано было прокурору-криминалисту Соловьёву. Им было зачитано итоговое Заключение Генеральной прокуратуры, в котором объявлялось об окончании следствия и закрытии уголовного дела. Останки, извлечённые в Поросёнковом Логу, были официально объявлены останками Царской Семьи, в связи с чем Прокуратурой было высказано мнение, что никаких препятствий к совершению акции захоронения нет. Доклад Соловьёва вызвал реакцию неоднозначную. Чиновный аппарат, конечно, пребывал в молчаливом согласии. Авдонин и Радзинский дополняли процент полного удовлетворения. Первыми свои замечания высказали приглашённые в качестве «гостей» члены Зарубежной комиссии. Секретарь Комиссии Магеровский обратил внимание на то, что в докладе Соловьёва были, как он выразился, «с юридической точностью и блеском» установлены факты принадлежности останков Царской Семье. Но в то же время, что Магеровского удивило, в предыдущем докладе (он имеет в виду Рогаева) результаты исследований ДНК были «поставлены под вопрос». Особо болезненная тема, которая волновала членов Зарубежной комиссии, – это так называемая «Записка Юровского».
– Вы говорили о «Записке Юровского», – обратился Магеровский к Соловьёву. – Но я не слышал, как эта «Записка» анализировалась, как она критически рассматривалась, например, графологическая экспертиза, экспертиза языка, экспертиза таких интересных вещей, как, например, присутствие твёрдых знаков вместо апострофов.
Из членов нашей Комиссии высказали свои критические замечания и свою неудовлетворённость итоговым Заключением Генеральной прокуратуры историк Алексеев и митрополит Ювеналий.
По окончании прений по докладу Соловьёва слово было предоставлено «зарубежным гостям». Пётр Николаевич Колтыпин-Валловский от имени своей группы выразил благодарность в адрес главы Правительственной комиссии за приглашение и предоставление возможности «поделиться своими впечатлениями», сказал, что сомнения, которые у членов Зарубежной комиссии имеются по ряду вопросов, вовсе не означают их отрицательного отношения ко всей работе по идентификации останков, ибо ими движет единственное желание установить истину во всей этой трагической истории. Отдав дань вежливости, Колтыпин сказал, что доклад Соловьёва не убедителен и что они считают работу по идентификации останков незавершённой, что выводы Государственной комиссии, основанные только на «биологических исследованиях ДНК», не могут являться бесспорным доказательством. Он высказал сомнение по поводу свидетельских показаний участников кровавой расправы, которые «без каких-либо элементарных анализов и доказательств» принимаются следствием на веру, а также затронул «тему о судьбе головы Государя».
– Эта тема недостаточно исследована, хотя имеется много упоминаний в литературе и прессе, – сказал Колтыпин. – Известно, например, что в наше время, в семидесятых годах, практика исследования голов как способ установления личности убитого принималась советскими спецслужбами, например, эпизод головы Линь Бяо. Об этом был ряд сообщений, как в России, так и за рубежом[21].
В своём выступлении Магеровский коснулся вопросов медицинских исследований, отметил, что западные специалисты «предпочитают данные, полученные при помощи ДНК, подтверждать документальными источниками», и высказал серьёзные сомнения в отношении всей предыстории обнаружения могильника в Поросёнковом Логу. В частности, он сказал:
– Мы до сих пор не знаем, как же было найдено место захоронения. Теперь доктор Авдонин начинает всё чаще утверждать, что он «вычислил» это место из какой-то устной информации, ему переданной уже умершими людьми, а не с помощью Рябова, который будто бы шёл по
