Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

Стоит отметить, что отток правых из лагеря бывших противников Кирилла Владимировича был вполне естественным. И здесь следует выделить некоторые причины. Кирилл Владимирович действительно являлся старшим в роду по близости к трону, а поскольку большая часть монархистов почти не изменила своего отношения к монархии, за исключением отдельной эволюции взглядов на конкретные вопросы, для них Кирилл Владимирович оставался действительно единственной «связующей нитью» с монархическим прошлым. Второй причиной стоит считать и постепенную эволюцию взглядов священнослужителей РПЦЗ. Первоиерарх Зарубежной Церкви Митрополит Антоний (Храповицкий) 13 сентября 1929 года издал «Воззвание к православным русским людям» о признании прав Кирилла Владимировича. Любопытно, и мы уже это отмечали, что Митрополит Антоний придерживался последовательной «николаевской» линии. Однако была и еще одна причина столь интересной эволюции взглядов многих русских эмигрантов. Помимо политической программы Кирилла Владимировича, которая ставила в своем основании лозунг «Царь и Советы», поддерживаемой младороссами во главе с А. Л. Казем-Беком, Кирилл Владимирович стал преемником Николая Николаевича по вполне естественным причинам. Нам кажется важным обратить внимание на отсутствие политического завещания Николая Николаевича. В общем и целом он мог передать права на политическое возглавление эмиграции своему брату Петру Николаевичу, но также и другим членам Династии Романовых. Однако здесь следует привести некоторые объективные причины отсутствия такого завещания. Первой причиной является быстротечная болезнь и практически мгновенный приступ, в результате которого Николай Николаевич скончался, однако все же успел перед смертью исповедаться и причаститься. Второй причиной следует признать отсутствие должного преемника в среде династии Романовых на возглавление политической эмиграции. Не столько отсутствие, сколько знание династических законов не позволяло Николаю Николаевичу принять решение о своем преемнике в РОВСе лицу, относящемуся к династии. Поэтому понятно, что в данном случае речь шла о популярной фигуре, но которая никакого бы отношения к династии не имела. Следует обратить внимание, что сам Николай Николаевич, отвечая за политическую сторону в эмиграции, мог передать свои полномочия лишь авторитетному в военной сфере человеку. Таким, безусловно, мог стать только его помощник генерал А. П. Кутепов, который сохранял высокий авторитет среди офицерства и солдат как опытный военачальник времен Первой мировой, но особенно Гражданской войны. Кроме того, завещание Великого Князя с правом политической передачи полномочий своим родственникам могло быть расценено как акт династического характера. Не стоит забывать, что со стороны старшего из рода, а также при жизни большого количества членов династии данный акт был бы лишним уже в силу того, что члены династии данный акт бы не поддержали. Несмотря на различия во взглядах, династические законы и линия преемственности им была известна. Поэтому итоговое отношение к преемственности в династии ими и определялось сообразно с теми требованиями, которые были установлены династическими правилами. Дальнейшая же борьба за влияние в эмиграции по большому счету не давала ничего для самих Романовых. Эмиграция также эволюционировала, она впитывала в себя теории и идеологические особенности европейской цивилизации, а также отдельные проявления идеологических течений. Борьба за влияние в эмиграции уже не была так важна перед Второй мировой войной, а также во время войны. Проблема сохранения лица уже после окончания войны стала насущной задачей Династии Романовых, но эта платформа уже не имеет отношения к идеологии русских либеральных консерваторов 1920-х гг.

Что нам может дать опыт эмиграции?

В 1930-е гг., когда пришла пора подводить определенный итог существования идеологии либерального консерватизма в эмиграции, ее главный апологет, поражение идеи которого стало для него личной трагедией, П. Б. Струве написал статью «Либерализм, демократия, консерватизм и современные движения и течения». В ней, в частности, о вопросе синтеза идеологии говорилось следующее: «Вопрос здесь ставится, однако, не только о либерализме и демократии, но и о нации и государстве. И тут мы нащупываем подлинный пафос консерватизма и его подлинное содержание. Таковым является государственность как утверждение всенародного единства, или соборной личности народа, и против классовых поползновений, и против безоглядных притязаний личности, т. е. против чрезмерностей коллективизма и против крайностей индивидуализма. Консерватизм в этом понимании получает — рядом с либерализмом — какое-то особое и весьма широкое значение и обоснование. В какой-то точке либерализм и консерватизм, конечно, сходятся, ибо, как без свободы лица невозможна крепость современного государства, так без крепости государства как всенародного единства невозможна свобода лица. Вот почему формула „либеральный консерватизм“ получает в наше время широкий и глубокий смысл, который, быть может, не был ей присущ с такой ясностью в прошлые эпохи»[390]. Фактически в данной работе П. Б. Струве обращается к понятию «тела народа» («соборная личность народа»), которое включает в себя всю совокупность отношений в обществе, его политическую активность и участие в общественной и политической жизни, но при этом «тело народа» не удаляется от власти, а помогает существованию и развитию его институтов. В определенной степени П. Б. Струве не отходит от тех положений о синтезе идеологии, которые он выдвигал в 1920-е гг. Струве также утверждал, что «жизненный смысл понятия „консерватизм“ не может черпаться ни из подчинения, ни из противопоставления этого понятия идее либерализма»[391]. Почему в данном случае Струве так настойчиво отстаивает данный подход к политической идеологии? Не стоит заблуждаться, что дело состояло лишь в реализации данного подхода на практике. Фактически Струве развивал теорию, которая к практике в это время уже не имела никакого отношения. Однако наиболее важным остается тот подход, согласно которому идеологии всегда взаимосвязаны друг с другом и взаимно дополняют друг друга в каких-то отдельных аспектах. В данном случае остается очевидным, что существенных противоречий между идеологическими системами либерализма и консерватизма в их воплощении нет.

При этом обращает на себя внимание малый масштаб идей либерального консерватизма в русской эмиграции даже в 1920-е гг. На сегодняшний момент историки консервативной мысли отмечают, что вплоть до сегодняшнего дня либерально-консервативный синтез не актуален для общества, а также для государств в целом. Устоявшиеся идеологии предполагают наличие устоявшегося электорального элемента, который будет голосовать за данные идеи на выборах. Синтез же идеологии актуален только тогда, когда государству требуется модернизация здесь и сейчас. Поэтому понятно, что большая часть идей данной системы в политической практике восходит к временам С. Ю. Витте и П. А. Столыпина в российской действительности. В историографии этот период в развитии России назван «догоняющей модернизацией». Подобные же особенности «догоняющего» развития были характерны еще для Австро-Венгрии,