Сквозное действие, или Как стать драматургом - Александр Михайлович Галин

Начальственный окрик сразу охлаждает страсти. Все разбредаются по местам. Николай Никанорович продолжает бушевать.

Я вас всех выгоню! Всех! Я все могу! Я ничего не потерплю! Я ни на что не посмотрю!

Напуганные сотрудники молчат.

Последний раз спрашиваю: уходит кто-нибудь или нет?

Ю р а (после паузы). Вот — Прасковья Федоровна.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Добровольно?

П р а с к о в ь я  Ф е д о р о в н а. Ну да, как бы не так.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ее нельзя. Я узнавал. Человек она заслуженный, активист, общественник, член, участник и все такое. Сами должны понимать. (Помолчав.) Значит, желающих нет?

Пауза.

(Зловеще.) Так-так. Что же, придется решать самому. Андрей, пройдем ко мне. Посоветуемся.

Андрей проходит в закуток начальника. Николай Никанорович следует за ним, но у входа оборачивается и вновь взрывается.

Почему никто не работает? Что ли, здесь санаторий? Всех разгоню!

Сотрудники опрометью бросаются к своим инструментам. Возобновляется яростная какофония арифмометра, машинки, счетов и дырокола. Обведя свой «ансамбль» грозным взглядом, шеф идет к себе и садится напротив Андрея.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Проклятый день! Я весь на грани, на пределе, на взводе, я загнан, забит, замучен, более того — задерган. И, думаешь, кто-нибудь скажет за это спасибо? Фига с маслом. Правильно говорят: чужого спасиба не жди, а своего не жалей. Разорвешься надвое, а люди скажут: почему не начетверо? (Срывается с места, выбегает к сотрудникам и нервно стучит кулаком по чьему-то столу.) Работать! Все работать!

Симфония приобретает бешеный ритм. Николай Никанорович возвращается к себе.

Да… Так на чем я остановился?

А н д р е й. «Почему не начетверо».

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Что «не начетверо»? Ах да… Ты небось думаешь, что раз я начальник, то все зависит от меня. Так это вовсе не так. Я, между нами, тень, пустое место, видимость, мираж, более того — призрак. И в других отделах то же самое. Вся наша контора — эта такая контора… (Опять вскакивает, бежит к подчиненным, стучит кулаком по столу и возвращается.) Н-да… Горизонт, я бы сказал, исключительно мрачен. Ты меня понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Но ты, Андрей, не расстраивайся. Я еще попытаюсь тебя отстоять.

А н д р е й. Меня?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Тебя, родной, тебя. Обстановка, я бы сказал, исключительно неблагоприятная… Но мы им еще покажем! Я буду за тебя бороться. Тебя любят все, но я — больше всех. Ты мне веришь, Андрей?

А н д р е й. Верить-то я верю… Но я бы предпочел, чтобы вы боролись за кого-нибудь другого.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Андрей, голубчик, я бы тоже предпочел за другого, но за кого? Горизонт, я бы сказал, исключительно мрачен. Более того, твои шансы, между нами, близки к нулю.

А н д р е й. Почему?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. И ты еще спрашиваешь «почему»! Да по тыще причин! Взять хотя бы твой стаж. Ты ведь работаешь у нас недавно, а остальные лоботрясничают здесь давно. А это важно, понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. А главная твоя беда, что… как бы тебе объяснить… На работе ты занимаешься работой, понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Правда, ты у нас недавно, на собраниях еще не выступал, проявить себя не успел, заметить себя не дал и все такое прочее, но… ты меня понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ты можешь сказать, что хоть кому-то надо и работать. Голубчик мой, я это вполне одобряю, разделяю и, более того, поддерживаю. Но, с другой стороны, согласись: кому надо, чтобы ты работал? Кому от этого жарко? Кому холодно? Ты меня понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. У нас в отделе каждый — это кто-нибудь, а ты — никто. Ты просто работник, трудяга, инженер, понимаешь? А у нас, чтобы кем-то стать, надо обязательно быть еще кем-то.

А н д р е й. Я понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ну вот скажи: может, у тебя тридцать лет назад были какие-нибудь заслуги?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Может быть, ты, между нами, мать-одиночка?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Член редколлегии?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Член сборной?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Член профкома?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ну подумай сам, могу ли я тебе помочь! Если бы ты был членом хоть чего-нибудь…

А н д р е й. Я понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Но ты даже не член редколлегии.

А н д р е й. Я член научно-технического общества, член общества рационализаторов и изобретателей, член общества «Знание»…

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Андрюша, голубчик, не говори глупостей. Скажи лучше: может, у тебя там (показывает наверх) есть рука?

А н д р е й. Нет.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ну вот, видишь, у тебя даже нет руки. Только голова, и не там, а здесь. Разве так можно?

А н д р е й. Нельзя.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Андрей, я хочу, но в этих обстоятельствах просто не могу за тебя бороться. Ты как хочешь — по сокращению или по собственному?

Андрей пожимает плечами.

Я советую по собственному. Оно все-таки как-то более… Чего ты все молчишь?

Андрей снова пожимает плечами.

Я знаю, ты хочешь сказать, что я мог бы выставить Любу.

А н д р е й. Да ничего я не хотел сказать.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Так она, если хочешь знать, в редколлегии.

А н д р е й. Я понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. А впрочем, зачем тебе врать? Ведь, между нами, все равно все знают, что между нами… Ты понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Я знаю, ты хочешь сказать, что Люба не конфетка, что она меня презирает, более того — не очень любит. Но я ничего не могу сделать. Я пойман в капкан, я в мертвой петле, я у нее на крючке. Ведь ей всего за двадцать, а мне, между нами, уже за сорок. Ты меня понимаешь?

А н д р е й. Понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Более того, в любой момент она может стукнуть жене. Что тогда?

А н д р е й. Я понимаю.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ну что ты все заладил: «понимаю» да «понимаю». Я и так знаю, что ты меня понимаешь. Лучше скажи что-нибудь.

А н д р е й. Что?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Как что? Скажи, что я сволочь, подлец, сукин сын…

А н д р е й. Зачем?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Мне будет легче. Скажи, что будешь протестовать, писать, жаловаться…

А н д р е й. Зачем?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Правильно, незачем. Ты парень с головой, так жалей ее, не бейся ею об стенку. Мы живем в век стали и железобетона, с большой буквы этого слова.

А н д р е й (берет авторучку). С какого числа писать?

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Заявление-то? Через две недели. Но ты не думай — я не подлец. А если даже и подлец, то я не виноват. Я тебе дам самую лучшую характеристику.

А н д р е й. Спасибо.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч. Ты ее сам на себя сочини — подпишу, не гляди.

А н д р е й. Спасибо. (Протягивает заявление.) Вот, с четырнадцатого.

Н и к о л а й  Н и к а н о р о в и ч (подписывая). Ну, родной, выручил ты меня. Прямо гора с