Колонна и горизонты - Радоня Вешович

У наших курильщиков кончился табак. Чирович так мучился, будто у него приключился настоящий кожный зуд. Наконец он догадался взять несколько пожелтевших листьев орешника, измельчил их и сделал самокрутку. Потягивая ее, он приговаривал: «В общем-то терпеть можно».

Как-то в нашу бригаду пришла мужеподобная крестьянка, оставив дома супруга и нескольких детей. Ее спросили, почему она не послала воевать мужа и не осталась сама стеречь дом и растить детей.

— Какой из него солдат?! — отмахнулась женщина и больше не сказала, о своей семье ни слова.

— Может, ты пришла к нам, чтобы прокормиться в трудное время? — заподозрил ее кто-то из наших.

— Пусть даже так, — спокойно ответила она. — Не вижу в этом никакого позора. Большим срамом я считаю работать поденщицей у кулака, который бережет свой урожай для четников и оккупантов. Лучше с винтовкой в руках зарабатывать кусок хлеба у вас, чем, обливаясь потом над мотыгой, батрачить на врагов.

Это изобилие плодов в оставленных селах, этот сон под сенью деревьев, эта роскошная природа — все вызывало во мне огромную тоску по родному краю, переходящую почти в физическую боль. В приступах тоски я уединялся и бродил как пьяный по лесам вокруг села, а перед глазами постоянно вставали Риека, Комови, Доня-Ржаница, Турия и Еловица.

— Боюсь, эта слабость одолеет меня. Чувствуешь себя так, словно ты борешься со сном, когда сидишь в засаде а поджидаешь усташей, — пожаловался я однажды Войо Масловаричу.

— Я и сам не меньше тебя страдаю, — ответил он. — А тоску свою брось. Все мы люди. Все переживаем, все мечтаем о своей родине. Но ты помни и о другом. Представь, что ты дома, и вот тогда тебе будет действительно горько. Ведь нет больше твоего прежнего края. Он остался только в твоих воспоминаниях, а там сейчас хозяйничают итальянцы и четники. Там сейчас нечто совсем иное!..

Из большого бригадного пополнения — около ста шестидесяти далматинцев — в нашу роту назначили пожилого Анте Шупа, который пришел к нам со всей своей семьей и юным родственником Йозом. Сам Анте и его пятнадцатилетняя дочь Марица попали непосредственно в наш артиллерийский взвод, а жена Милка с годовалым сыном были определены в бригадный госпиталь. Анте отдал партизанам все, что у него было, и всем семейством вступил в отряд.

Крупное пополнение прибыло также с Биокова. Желающих оказалось больше, чем требовалось бригаде. Пришлось произвести отбор. При этом предпочтение отдавали не только закаленным в боях коммунистам и членам Союза коммунистической молодежи Югославии (СКМЮ), но и физически здоровым и сильным, чтобы, как говорилось, «не осрамить Далмацию перед сербскими и черногорскими пролетариями».

Здесь, у Ключа, спали, как и прежде, по отделениям и взводам прямо под фруктовыми деревьями, чтобы ночью меньше пробирал холод. Первое время Анте с дочерью уединялись. Некоторые с обидой расценивали этот факт как признак отчуждения и говорили, что даже по чисто военным соображениям это неправильно: если внезапно нападет противник или поступит приказ о ночном марше, об Анте с дочерью в спешке могут забыть. Мне поручили поговорить об этом с Марицей. Я опасался одного: может, она поверила басням вражеской пропаганды? Вопрос удивил Марицу: разве была бы она здесь, если б не знала о кристальной честности партизан? «Уходя в отряд, — сказала девушка, — мы беспокоились, как нас примут партизаны. А теперь своими глазами увидели, как здесь все просто и хорошо». Позже Марица присоединилась к женской части бригады, а Анте — к конюхам.

Мужчины и женщины из прибывшего пополнения быстро слились с бригадой, будто находились в ней с самого Рудо.

По ночам у Сански-Моста небо озарялось вспышками артиллерийских залпов. Они напоминали вспышки молний перед грозой. Партизанская Крайна штурмовала одно из самых прочных усташских укреплений. А на полях вокруг Ключа, вплоть до Сански-Моста и Врполя, десятки молодежных рабочих бригад из Дрвара, Босанско-Грахова, Петроваца и Подгрмеча под истошным воем мин и снарядов совсем неподалеку от вражеских позиций собирали богатый урожай. Наши батальоны оказывали им помощь, а по вечерам мы собирались вместе на отдых.

Молодежные бригады также имели роты и батальоны, командиров и комиссаров. Члены этих бригад носили нашивки на рукавах и со всей серьезностью относились к своему делу. Обстоятельства порой стирали грани между желаемым и действительностью. Действительность иногда превосходила все наши мечты, когда мы вместе с крестьянами кружились в народном коло, когда переживали счастливые дни в Тичево, в Дрваре и здесь, на полях, простиравшихся вокруг Саницы, видя, как сотни воловьих и конных упряжек везли оттуда кукурузу, картофель, фрукты, предназначенные для наших частей и госпиталей, для беженцев и подпольных складов у Оштреля и Дринича.

Утром 11 октября немцы и усташи продвинулись от Ключа к Сански-Мосту и с ближайших высот открыли артиллерийский и минометный огонь. Готовясь дать им отпор, мы отошли по долине к одной из вершин Грмеча. Здесь был установлен наблюдательный пункт, а основные силы, скрываясь от артиллерийского огня, поджидали пехоту противника в котловине. Вскоре с вершины горы на плащ-палатке принесли Моисея Баича. Вражеская мина попала в ствол векового дуба и градом осколков убила младшего и единственного брата Крсто Баича. Никто не решался поднять плащ-палатку: тело Моисея Баича было сильно обезображено. Крсто, почерневший от горя, долго стоял на коленях у тела своего брата. Когда он медленно поднялся, по лицу его текли слезы. Перед этим был тяжело ранен Саво Ракочевич, который вскоре скончался в госпитале.

Пехота противника подходила все ближе. Забросав ее ручными гранатами, мы отошли, взяв с собой тело Моисея, завернутое в плащ-палатку. Хоронили его высоко в горах. На склоне под буками вырыли неглубокую могилу и присыпали тело землей и листьями. Затем ускоренным маршем двинулись к Бравско, оттуда по железной дороге вернулись в Оштрель. Дальше наш путь лежал по равнине через Босански-Петровац и Каменицу. Отягощенная обозом и артиллерией, бригада спешила к Босанско-Грахову с целью овладения этим укрепленным пунктом, откуда противник угрожал всей освобожденной территории. Быстрый марш изматывал силы. По ночам меня мучили кошмары: сказывались голод и нервное напряжение.

Наш артиллерийский взвод, которым командовал Войо Йовович, установил орудия у шоссе, под низкорослыми соснами, и затем вместе со всем дивизионом приступил к выполнению боевой задачи. В Грахово итальянцы создали сильный гарнизон из четников, которым командовал Попо Джуич. Этот гарнизон был давно бельмом на глазу