Колонна и горизонты - Радоня Вешович

Раштегорац и другие, выпрямившись во весь рост, забросали гранатами блиндажи и ворвались в ходы сообщения, где сильно пахло порохом. Враг надеялся, что с рассветом придет подкрепление, и упорно сопротивлялся, сосредоточив все оставшиеся силы в глубине оборонительных позиций. Якша Драгович, укрывшись за навесом из одеял и брезента, сооруженным для того, чтобы противник по вспышкам выстрелов не обнаружил его «хозяйства», в сотне метров от переднего края возбужденно «дирижировал камерным оркестром» из нескольких минометов и беспощадно обрушивал на оборонявшихся смертоносный минный град. Было видно, как от этого града на горном плато, где засел противник, в воздух взлетали огромные снопы снега, перемешанного с досками и перекладинами блиндажей.

К утру центр боевых действий переместился к реке. За нами осталось поле, перепаханное минами. Какой-то усташ с окровавленной повязкой на ноге выполз из окопа и громко кричал, умоляя пощадить его: он, дескать, всегда был за пролетарцев. Бойцы с отвращением обходили его, стараясь не снижать темп наступления. Остатки разбитого противника отступали группами вниз по оврагу, отстреливаясь на ходу, но их обходили, окружали и уничтожали. Многие не успели покинуть блиндажи (позже их находили под досками). Некоторые попрыгали во Врбас. Были и такие, кто спрятался в пещерах у реки и, переодевшись в гражданскую одежду, выжидали там, надеясь на лучшие времена.

Все вокруг красноречиво говорило о полном поражении противника, который до последнего момента надеялся на помощь немецкой механизированной колонны, двигавшейся из Дони-Вакуфа. Несколько позже эта колонна действительно появилась, но ее остановила 1-я далматинская бригада у горевшего химического завода. Целый день там длился бой, но благодаря героическим действиям далматинцев враг был разгромлен. Наши истребители танков постарались, чтобы гитлеровцы, поджав хвост, вернулись в Дони-Вакуф. 26 ноября мы во второй раз с начала войны торжественно вступили в освобожденный Яйце.

В городе остались склады, полные оружия, снаряжения и продуктов. Все это по-братски разделили между собой бригады и местные партизанские отряды. Бойцы нашей роты переоделись в новые усташские мундиры. Мы только не знали, как сменить пуговицы с ненавистными усташскими знаками. Разместившись в бараках под горой, мы продолжили учебу, как и раньше, по твердому распорядку дня. Представляясь хозяйке дома, где расположился штаб, Саво Бурич в шутку назвал себя «главой войска», работников штаба — личными писарями, а комиссара — батальонным горнистом. Он попросил хозяйку разбудить комиссара рано на рассвете, чтобы вовремя объявить подразделениям подъем. Это не на шутку рассердило комиссара.

Зако Велич попросил меня научить его грамоте. Мы начали, как и полагается, с азов, но Зако оказался учеником с норовом. Он яростно грыз науку и решил прежде всего научиться читать, чтобы самому узнавать, как наша «Борба» освещает боевые действия. Мы писали печатные буквы, считывая слог за слогом, и он удивлялся, как это мысли ложатся на бумагу. Они ведь так могут сохраняться десятки лет: человек уходит из жизни, а они остаются и открывают свое содержание каждому, кто умеет читать. Вскоре Зако совсем потерял терпение и стал заниматься самостоятельно. Читать он научился быстро. Глядя на него, я без особого труда представлял наших когда-то неграмотных крестьян и солдат в качестве первых министров и партийных руководителей.

Яйце запомнился мне не только живописными, картинами, шумом водопадов на Пливе, водяными мельницами и деревянными строениями, возле которых мы прогуливались после занятий, но и рассказами жителей об усташских головорезах. С мутными от алкоголя глазами, с запекшейся кровью на одежде, усташ с наглым видом заходил в пивную, садился за свободный стол, втыкал в него нож и требовал водки. Делая вид, будто никого не замечает, этот «герой» громко начинал рассказывать о зверских злодеяниях, совершенных его братией в селах вокруг Яйце. Посетители — мусульмане, хорваты, домобраны — торопливо уходили один за другим, оставляя усташа наедине с его рассказами.

Вместо ожидаемого признания за их «патриотические действия» в след усташам летели проклятия. Как привидения, они бродили по городу, превращая день в ночь. Усташи вселяли страх и в домобранский гарнизон, так как с презрением, как на низшую расу, смотрели на ненадежный «хорватский элемент», на всех, кто не носит усташский знак…

КОТОР-ВАРОШ

Двигаясь на восток, через Врбас и долину реки Босна, мы вскоре оказались у Скендер-Вакуфа. Вьюга буквально заметала нас. Но, несмотря на трудности перехода, наша колонна продолжала жить полнокровной боевой жизнью. Мы постоянно стремились проникнуть в замысел противника и, следуя военной логике, почти интуитивно научились определять своего рода барьер, предохранявший нас от всякой случайности. Мы и случайность старались сделать своим союзником. В общем, делали все, чтобы отнять военное счастье у врага. Боевая деятельность не прекращалась и во время отдыха. Бойцы спешили получить новые задачи.

Прослышав, что сюда подходят пролетарские бригады, несколько, сот четников поспешно убрались с нашего пути. Перед Котор-Варошем мы разделились на две колонны: крагуевчане и белградцы со 2-м черногорским батальоном и 3-й санджакской бригадой под командованием Лекича наступали непосредственно на Котор-Варош; другая часть наших сил — кралевцы, ловченцы во главе с Милоем Милоевичем и мы — двинулись к Баня-Луке, чтобы прикрыть наступавших на Котор-Варош с этого направления.

На рассвете 4 декабря наши подразделения начали окапываться у шоссе, возле речушки Врбани. За нами на холме виднелись сады, рощи, крыши сельских домов, а на самом верху стояло противотанковое орудие Любеза. На заснеженном лугу чернела только что вырытая земля. Это сооружались окопы для наших станковых и ручных пулеметов. Выстрел с наблюдательного пункта должен был послужить сигналом к открытию огня с боевых позиций.

С наступлением дня напряженность возрастала. Было ясно, что гитлеровцы поспешат из Баня-Луки на помощь своим в Котор-Варош. Когда совсем рассвело, из-за поворота, содрогая землю, появилась колонна из семи металлических громадин. Пушечные стволы танков, будто щупальца, «обнюхивали» ближайшие холмы. Перед рвом на шоссе танки остановились. С расстояния около трехсот метров мы открыли огонь из всех видов оружия. Было видно, как пули, словно кресало, высекали искры и отскакивали от брони. Началась дуэль, в которой наш Любез держался почти до последнего снаряда. Семь вражеских орудий вели огонь в основном по домам и заборам, пытаясь нащупать орудие Любеза. В дерево рядом с противотанковым орудием попал снаряд, и оно переломилось, как березовый прутик. Расчет Любеза повредил гусеницу одного из танков. С тыла нас атаковали четники из Липовицы. Бурич послал туда Войо Абрамовича вместе с 1-й и 2-й ротами, но