Колонна и горизонты - Радоня Вешович

тетрадки, девушки из Каменицы писали мне, чтобы я стойко переносил все трудности и обязательно дожил до победы. Сердце мое переполнилось радостью от этих слов, как и в то утро в Обале, когда я на руках у Бечира увидел маленького ребенка. Теперь я чувствовал себя также и каменицким партизаном. Я понял, почему крайнцы неудержимы в атаке: они черпали храбрость от этих гор, из таких вот писем и разговоров, какие у меня были с теми девушками. Эти встречи — а сколько их было еще! — вошли в мою жизнь как самое ценное личное достояние.

В день рождения нового мира, на праздник Великого Октября, бригада готовилась к смотру по случаю создания дивизии и вручения ей боевого Знамени. 1-я Пролетарская дивизия формировалась на основе нашей бригады. Кроме нее в эту дивизию вошли 3-я санджакская бригада, плевленский, белопольский, златарский и мишевский батальоны и 3-я крайнская пролетарская бригада (полнокровные дрварский, петровацкий батальоны и 5-й крайнский партизанский отряд). К тому времени у нас уже были и корпуса. Мысленно этот день я связал с тем, когда мы стояли в строю в Рудо. Меня радовало, что наше дело осуществлялось с твердой последовательностью. Это дало богатые плоды: вместо двух батальонов, которые должны были прибыть в тот день, сейчас в дивизию вливаются целые две бригады. И с ними словно вернулись погибшие Раде Бойович и Моисей Баич. Вернулись, чтобы напомнить нам о святом долге и чтобы в качестве незримых свидетелей осудить любой факт малодушия и пассивности.

На торжества собрались тысячи мирных жителей и партизан из местных крайнских отрядов. Улицы украсились знаменами, транспарантами, цветами и коврами. На стенах домов — портреты Ленина, Сталина и Тито. Части выстроились перед трибуной на большой поляне на окраине города. Моросил холодный дождь. Иосип Броз Тито появился в сопровождении работников штаба нашей бригады, среди которых находились Коча, Данило Лекич, Фичо и Седой. Придерживая накидку, наброшенную на плечи, Тито обошел строй, внимательно осмотрел застывшие шеренги, а затем поднялся на трибуну и произнес речь. Верховный Главнокомандующий с признательностью говорил о боевом пути нашей бригады, сообщил о новых великих победах Красной Армии и наших войск и предупредил нас, что силы фашизма еще велики и поэтому нам необходимо добиваться высокой боеспособности.

Данило Лекич с сияющим лицом принял из рук Тито знамя и бережно передал его заместителю командира крагуевацкого батальона, известному революционеру, рабочему Войо Радичу. В краткой ответной речи Лекич торжественно заверил, что наша бригада и в будущем выполнит любой приказ партии и Верховного штаба.

В те дни наши соединения и всю Крайну облетела радостная весть о переходе к нам, на свободную территорию, известных югославских поэтов — Назора и Горана. Их участие в народно-освободительном движении, как и недавнее прибытие группы известных артистов загребского театра, еще раз убедительно свидетельствовало о нашей моральной победе в самом центре усташской власти. Это событие по значению было равно крупной военной победе.

Авиация противника заставляла нас по утрам покидать Петровац и уходить в окрестные села, где проводились занятия. Здешние сельские жители славились исключительным гостеприимством. Как и черногорцы, они обижались, если бойцы отказывались от еды. Крестьяне с родительской нежностью встречали нас и рассказывали, что и их дети тоже сражаются в местных партизанских отрядах и часто наведываются домой, чтобы переодеться и увидеться с родными. «Ах вы, бедные мои, — говорила какая-нибудь старушка, — когда вас только матери увидят!» И быстро уходила, словно по делу, а сама скрывала слезы. Глядя на нее, мы не понимали, почему она так жалеет нас, но от ее слов становилось на душе теплее. Мы сознательно избрали свой путь, единственно возможный в то время.

Вторую военную зиму мы встретили в снегах Угра и Кочичевого Змияня. У многих бойцов совсем развалилась обувь, а далматинцы вообще ходили в легкой летней одежде. Целую ночь я босиком шагал по снегу. Ноги распухли, покраснели, как свекла, но пузырей не было. Удалявшиеся вершины Грмеча, где оставалась могила Моисея, были теперь мне родными. Я смотрел на них и вспоминал долгие вечера, проведенные в семье Баичей, вместе прочитанные книги, занятия фотоделом, скрипку и стихи, литературные вечера в гимназии, конфликты и дружбу с учителями, наши первые свидания.

Все это осталось там, на Грмече, все похоронено вместе с Моисеем. А сколько таких, дорогих сердцу, могил осталось на бескрайних просторах родины! Родина теперь представлялась мне не только в лице Черногории. Моя новая родина была огромна. Она простиралась от Петроваца и Ключа до Москвы и Владивостока. Мы были непобедимы: вместо одного погибшего в строй становились десятки живых. «Нет больше только моего села, нет больше только моей матери. Куда ни посмотри — все вокруг мое, потому что я — частица этого огромного всего», — сказал бы в этом случае Драгутин Лутовац.

СЛЕЗЫ КОМАНДИРА

Утопая по пояс в снегу, стрелки цепью выдвигались на рубеж атаки. Только что созданная дивизия принимала свой первый бой. Она получила задачу овладеть Ситницей, населенным пунктом у шоссе Баня-Лука — Яйце. 3-я крайнская бригада и санджакцы обеспечивали фланги наступавших войск. Ситница оказалась твердым орешком. Это местечко, опоясанное переплетением траншей и блиндажей, приспособленных к длительному сопротивлению, в ночь нашего наступления обороняли отборные части горного соединения домобранов (соединение специально готовилось в Германии и Австрии для ведения боевых действий против партизан), артиллерийская батарея, несколько десятков немцев, множество усташей и четников. Прежние неудачные попытки партизан овладеть городом создали ситницкому гарнизону славу безраздельного хозяина в этом краю. Один старик из местных жителей, участник первой мировой войны, вызвался быть нашим проводником и обещал даже зарезать вола и устроить пир, если мы освободим город.

Ракеты повисли в воздухе, освещая хвойные леса мертвенно-бледным светом. Мы с Якшей возились у миномета. Установка давалась с трудом: земля была мерзлая, пальцы прилипали к металлу, который казался раскаленным. Якша при свете карманного фонарика установил прицел и послал несколько мин в направлении мечети, находившейся в центре вражеских укреплений. Затем случилось самое неприятное: одна мина не сработала. Она осталась в стволе. Ошеломленные, мы застыли у миномета. Теперь надо было с величайшей осторожностью перевернуть ствол и извлечь мину таким образом, чтобы она ни к чему не прикоснулась своей головкой. Иначе последовал бы взрыв и расчет был бы уничтожен. Мы осторожно отделили ствол от плиты, наклонили его и закрыли дуло плащ-палаткой. К счастью,