Азалия - Вера Гривина

Азалия ждала своего сказочного героя, а он никак не появлялся. Зато неумолимо приближался день, когда она должна была навсегда забыть о мирских заботах.

Девушка опустила голову.

– Бедная моя! – воскликнула Жаветта, по-своему воспринявшая печаль внучки. – Тебя сегодня очень обидели!

– Я не хочу об этом вспоминать, – с досадой отозвалась Азалия.

– Пожалуй, не надо тебе бывать на людях, – изрекла старуха.

– А как же месса в храме Святого Павла? – удивилась ее внучка. – Мы же собираемся побывать на ней через два дня.

– Посетим мессу в Сенте-Мари, как обычно. Надеюсь, добрый покровитель Нарбонны, Святой Павел 10, нас простит.

– Как тебе угодно, бабушка, – согласилась Азалия, проглотив застрявший в горле комок.

Жаветта хотела что-то добавить, но в это время вошла Клодина и сообщила:

– К нам прибыл гость.

– Он из Сент-Ириея? – осведомилась Жаветта.

– Нет, это не монах, а воин.

Бабушка и внучка удивленно переглянулись. Кроме монахов-бенедиктинцев, усадьбу посещали крестьяне и торговцы, но воины после смерти Жуса здесь не появлялись ни разу.

– Пусть войдет, – разрешила Жаветта, зажигая коптящую лампадку.

Гостем оказался тот самый незнакомец, который несколько часов назад вступился за них на рынке. Он учтиво представился, назвавшись Бертраном – комендантом крепости Обстакул в графстве Русильон.

– Что привело к нам достопочтенного мессира Бертрана? – растерянно спросила Жаветта.

– Память о друге, – ответил Бертран.

Хозяйка посмотрела на него с недоумением.

– Моим другом был твой сын Готье, – пояснил гость. – Он спас меня от гибели.

До этих слов Азалия испытывал к гостю только благодарность за его поступок на рынке. Теперь же она почувствовала к нему симпатию, граничащую с любовью.

– Неужели это правда? – вырвалось у нее.

– Да, правда, – подтвердил Бертран.

– А как это случилось?

– Что же ты гостя разговорами потчуешь? – одернула внучку Жаветта и обратилась к Бертрану: – Прошу мессира за стол. Я велю Клодине что-нибудь подать

– Не надо ничего, – возразил гость, опускаясь на массивный табурет, на котором в прежние времена восседал Жус. – Я недавно пообедал и сыт.

– Может быть, мессир выпьет нашего вина? – спросила хозяйка.

– Вина, пожалуй, выпью.

Принесенное Клодиной вино понравилось гостю.

– Я не пил за свою жизнь ничего лучшего, – уверенно заявил он.

– Мессир слишком к нам добр, – возразила Жаветта. – Увы, вино у нас теперь хуже, чем было в прежние годы.

– Ничуть не хуже, – настаивал на своем Бертран. – Я пил ваше вино еще восемнадцать лет назад, и не заметил сейчас, чтобы его вкус изменился…

Неожиданно хозяйка ахнула и замерла, уставившись на гостя.

– Что с тобой, бабушка? – изумилась Азалия.

За Жаветту ответил Бертран:

– Очевидно, твоя бабушка, Азалия, узнала меня. Восемнадцать лет назад я служил виконту Раймунду, и имел намерение жениться на твоей матушке, но она предпочла мне твоего отца, да упокоит Господь их обоих.

– Прошу мессира Бертрана простить меня, – сконфузилась Жаветта. – На рынке я слишком беспокоилась за внучку, чтобы думать о чем-то другом… Да мне и в голову не могло прийти, что пред нами никто иной, как…

Прервавшись на полуслове, она сконфуженно замолчала. Азалия тоже не знала, как ей себя вести в присутствии человека, у которого ее отец увел невесту.

Губы Бертрана тронуло подобие улыбки.

– Вам не стоит переживать, – заговорил он спокойным голосом. – Не скрою, восемнадцать лет назад я готов был убить Готье, и хорошо, что Бог тогда мне помешал совершить злодеяние. Как оказалось, я не любил Люцию столь сильно, чтобы долго о ней жалеть.

– Мессира Бертран сейчас женат? – поинтересовалась избавившаяся от смущения Жаветта.

Он отрицательно покачал головой.

– Увы, нет! Обеих моих жен забрал Господь.

– А дети остались? – продолжала допытываться хозяйка.

Этот, казалось бы, простой вопрос вызвал у гостя затруднение с ответом. Сделав паузу, он сказал с досадой:

– У меня есть сын от первой жены, но он, к сожалению, калека.

– Ой! – вырвался у Азалии сочувственный возглас.

– Да мой сын Ренар – хромой урод, – продолжил Бертран. – Воина из него не получиться.

– Господу нужны не только воины, – заметила девушка, которой не очень понравилось, как гость отзывается о собственном сыне.

– Верно! – согласился с ней Бертран. – Может быть, из Ренара выйдет епископ. Я недавно отправил его в одно из аббатств своей родины – Прованса.

– Сколько же ему лет? – спросила Жаветта.

– Двенадцать. Он пока побудет послушником, а через пару лет станет монахом.

– Храни его, Господь, – промолвила Азалия.

– За мессира Бертрана теперь будет кому помолиться, – сказала Жаветта. – Это хорошо.

Гость кивнул.

– Да, хорошо. Но все же жаль, что у меня нет такого сына, которого я мог бы обучить воинскому искусству.

– Еще рано об этом жалеть, – участливо заметила хозяйка. – Мессир Бертран не стар, а Небеса милостивы.

– Надеюсь, что милостивы, – задумчиво проговорил Бертран и почему-то посмотрел на Азалию.

А у нее от этого взгляда вдруг пробежал по спине мороз.

– У тебя, глаза матери, а губы отца, – продолжил гость. – Ты похожа на них обоих. Смотрю на тебя и удивляюсь, неужели передо мной тот самый ребенок, которого я видел когда-то в Мелёне.

– А как мессир Бертран оказался в Мелёне? – полюбопытствовала Жаветта.

– Я тогда служил графу Эду Блуасскому – заклятому врагу графа Бушара Вандомского. Однажды мой сюзерен послал меня с поручением в Париж. Из-за отвратительной погоды я и сопровождающие меня воины заблудились в лесу, где встретились с разбойниками. Они на нас напали, и вскоре из всего нашего отряда в живых остался я один, причем весь израненный. Наверняка мне пришлось бы стать жертвой подлых грабителей, если бы на мое счастье шум схватки не услышал Готье, находившийся неподалеку со своими ратниками. Когда помощь подоспела, я истекал кровью, и Готье велел отвезти меня в крепость. Я пробыл в вашем доме, Азалия, три дня, пока не окреп настолько, что смог сесть на коня и продолжить прерванный путь. Ты помнишь меня?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, я ничего о Мелёне не помню.

– Совсем ничего?

– Совсем. Какой я тогда была, мессир Бертран? – заинтересованно спросила Азалия.

– О, ты была милой и шаловливой девочкой, – ответил гость с необычной для его сурового вида мягкостью.

– А мои родители меня любили?

– Они тебя просто обожали.

– Я и их не помню, – с горечью призналась девушка.

– Они были прекраснейшими людьми, – сказал Бертран проникновенным голосом. – Для меня твой отец – образец чести, а твоя матушка – воплощение добродетели. Я ни одного мгновения не сомневался в том, что они не совершали тех преступлений, в которых их обвинили.

– Моих родителей погубил Можер! – воскликнула Азалия.

– Можер? – удивился гость и в глазах у него промелькнуло беспокойство. – Откуда ты о нем знаешь?

– От меня, – ответила за внучку Жаветта. – А мне о Можере рассказала кормилица Матюрина.

Азалии показалось, что морщина на лбу у Бертрана стала глубже.

– А что еще кормилица рассказывала? – осведомился он.

– К сожалению, ничего. Она быстро умерла, да будет милостив Господь к ее душе. Мы только и успели услышать от нее о норманне Можере, погубившем Готье и Люцию.

Морщина Бертрана немного разгладилась.

– Я не входил в ближний круг графа Блуасского, однако до меня дошел слух, что кто-то согласился за большую плату сдать нам Мелён. Этим предателем мог быть только помощник Готье, норманн Можер.

– Почему только он? – удивилась Азалия.

– А у кого еще было достаточно возможностей для сдачи крепости? Только у Готье, но в его честности я не сомневаюсь. А с Можером мне хватило недолгого знакомства, чтобы понять, какая у этого человека низкая душонка. Он вполне мог свалить свою вину на Готье, которого втайне ненавидел.

– Ненавидел? – недоуменно спросила девушка. – За что?

– Можер был сыном Осмонда де Сентевиля – одного из ближайших сподвижников герцога Нормандии Ричарда Бесстрашного11.

– Он был очень знатен, – констатировала Жаветта.

– Но родился младшим в своей семье, – продолжил Бертран, – и, вопреки воле родителей, отказался принять духовный сан. Отец был недоволен сыном, из-за чего тому пришлось покинуть родину.

– Откуда мессир Бертран об этом знает? – удивилась Азалия.

– От самого Можера. Он рассказывал о себе во время моего короткого пребывания в Мелёне.

– Наверняка ему не нравилось подчиняться сыну земледельца, – вздохнула Жаветта. – Готье следовало его опасаться.