Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако впоследствии стихотворение лишилось своего, указывающего на его несамостоятельность, названия и получило посвящение: «Л. Семенов» (И, 35). С нашей точки зрения, переадресовка стихотворения связана и с преодолением Блоком своего увлечения поэзией Брюсова, и с фактором использования в нем образности, свойственной ранним стихам Леонида Семенова. Особенно характерен здесь образ древнего мифического «царя» -
Опусти прозрачный полог
Отходящего царя —
образ не органичный для поэзии Блока и развитый Л. Семеновым во многих стихотворениях (циклы «Видения», «Царевич»; стихотворения «Жертва», «Глас к заутрени» и др.).
Постоянное общение двух поэтов побуждало Блока к разработке определенных тем в собственном художественном творчестве. Так «Петербургская поэма» (впоследствии разделившаяся на стихотворения «Петр» и «Поединок») своим существованием обязана разговорам Блока о значении для России «дела Петра» с двумя близкими ему людьми: Е. П. Ивановым и Л. Д. Семеновым21.
Не одни мысли молодого Семенова были важны для Блока, но и весь его облик, облик Ивана – Царевича, как выразился Е. И. Иванов. Любопытно, что свою рецензию на «Собрание стихотворений» Семенова, опубликованную в августовском номере «Вопросов жизни» (1905), Блок начинает именно с упоминания об Иване– Царевиче в «Бесах» Достоевского, причем даст понять, что Л. Семенов, в отличие от «дрянного, блудливого, изломанного барчонка» Ставрогина (V, 590), действительно может претендовать на роль сказочного Иван– Царевича. Такой «зачин» свидетельствует о том, что в представлении Блока Леонид Семенов– поэт был неотделим от Леонида Семенова – яркой личности, способной с головой броситься в общественную деятельность. Верность этого взгляда не замедлила подтвердиться. Но обратимся к блоковской оценке стихов Л. Д. Семенова.
В ранних рецензиях на сборники стихов Брюсова и Бальмонта Блоку свойственно было, наряду со стремлением дать объективную оценку творчества писателя, выделять те стороны его творческих поисков, которые позволили бы опереться на них в собственном художественном развитии22. Рецензия Блока на «Собрание стихотворений» Л. Семенова здесь не исключение.
Стремясь определить «ядро поэзии Леонида Семенова» (V, 592), Блок несколько «выравнивает» тематическое разнообразие сборника, сводит общий тон его к единому – «весеннему» – настроению. В рецензии отмечена оригинальность обращения поэта к русской древности, выделены его стихи о «мифическом царе» (V, 591); отмечены и языческие мотивы книги: «Стихи Леонида Семенова, – пишет Блок, – покоятся на фундаменте мифа. Я обозначаю этим именем не книжную сухость, а проникновение в ту область вновь переживаемого язычества, где царствуют Весна и Смерть» (V, 589).
Однако, чуждая Блоку языческая оргийность, нашедшая свое место в книге, в рецензии не отмечена. Не подчеркивается Блоком и диаметрально противоположный этой оргийности мотив сборника, воплотившийся ярче всего в таких стихотворениях, как «Молитва» и «Свеча», и «Гимны огню» самому Блоку вряд ли могли казаться вполне органичными: каждая книга Блока отражала определенный этап «истории души» и в соответствии с этим, при всем разнообразии и богатстве настроений, была строго подчинена некоему единому началу. У Блока взаимоисключающие поэтические концепции возникли лишь с течением времени, у Л. Семенова они представлены одновременно.
«Ядром» же его поэзии Блок увидел мотивы, близкие своим стихам этого периода. 1904–1905 годы – время перехода Блока от «Стихов о Прекрасной Даме» ко Второму тому, время создания «Пузырей земли». Оттого Блок и подчеркивает в стихах Леонида
Семенова тему природы, весенней земли. Скоро в стихах Блока прозвучит тема родины. Но не в поэзии ли Семенова отчасти истоки символики блоковских стихов, посвященных России? А. Белый некогда упрекал Блока в том, что в России он увидел «мерю, да чудь», но ведь до Блока близкие его стихам о родине мотивы среди современных поэтов присутствовали именно в стихах Л. Семенова:
Мчались мы на конях
Ветер рвал и метал,
в конских гривах свистал,
заливался в безлюдных полях.
Но устали и вымылись кони.
Ты коня осадила, смеясь,
ты сказала мне: князь,
нам бояться ли рабской погони?
190423
Сам образ летящего коня, присутствующий у Блока во многих стихотворениях (в том числе и посвященных России), в поэзии развит был до него отчасти А. Белым и Вяч. Ивановым, но наиболее полно – Леонидом Семеновым. И не случайно, заключая разговор о его поэзии, Блок в рецензии пересказывает вторую и третью и цитирует первую и четвертую строфы стихотворения Л. Семенова «Священные кони несутся…»:
Все ближе, все ближе их топот
и фырканье гордых ноздрей!
Спасайся, кто может и хочет!
Но свят, кто в пути устоит:
он алою кровью отмочит
священную пыль от копыт!24
Через три года «священные кони» связались у Блока с летящей гоголевской тройкой: «Гоголь представлял себе Россию летящей тройкой… Тот гул, который возрастает так быстро, что с каждым годом мы слышим его все ясней и ясней, то есть «Чудный звон» колокольчика тройки. Что, если тройка, вокруг которой «гремит и становится ветром разорванный воздух», – летит прямо на нас? Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель?» (V, 328). Летящие «прямо на нас» кони – это уже образ не тот, гоголевский, этот образ обнаруживает свою связь с приведенным стихотворением Л. Семенова. Да и вывод статьи Блока «Народ и интеллигенция» (из которой слова о тройке мы привели) вполне соответствует последним строкам стихотворения молодого Семенова.
Даже этот далеко неполный экскурс в историю взаимоотношений и взаимовлияний Блока и Семенова в период между 1902 и 1905 гг. приводит к выводу о том, что отношения между молодыми поэтами не были ни внешними, ни случайными. Леонид Семенов был яркой личностью и интересным поэтом, привлекающим серьезное внимание Блока и заслужившим, кстати, единодушное признание поэтического современной ему критикой25.
Дальнейшее развитие
