Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

имел, к его великому огорчению, не богатырскую. Как он завидовал Ольминскому! Плечи косая сажень. Росту огромного. Солидный, степенный. А он, Брауде, — человек невидный. Когда в Питере на завод пришел, то в глазах рабочих прочел недоверие. Мальчик, безусловно, мальчик! Какая уж тут пропаганда... И голос девичий, тонкий и вкрадчивый. Это не бас Ольминского, который в гневе гремел, как раскаты грома. И вот для солидности Брауде завел бороду и усы. К удивлению, усы и борода выросли быстро, и хотя им было далеко до усов и бороды Ольминского, но его вполне устраивали. Он и говорить стал солидно, растягивал слова, подражая Ольминскому. Как-то Эссен позвала его в свою комнату, закрыла занавесочку на окне и, сдерживая смех, предложила померить парижское пальто. Брауде, привыкший ко всяким ее выходкам, вспыхнул и отказался. Эссен вновь стала просить, и синие глаза сделались серьезными.

— Ну, пожалуйста, дружок... Пожалуйста... — В голосе Эссен просительность, а глаза внимательно его рассматривали. — Думаю, мы имеем одинаковые фигуры... Да нет, вы, конечно, мужчина, но мужчина может иметь фигуру, напоминающую женскую. — И, заметив, как студент потемнел лицом, закончила: — В мужчине главное не фигура и внешность, а характер и отважное сердце.

Брауде смягчился и разрешил, чтобы на него Эссен примерила пальто. Пальто немножко жало в плечах, но, к счастью, застегивалось на пуговицы. Странно было видеть ему свое лицо с бородой и висячими усами, обрамленное беличьим воротником. Он быстро попытался снять пальто, но Эссен, неутомимая Эссен, подала ему и шляпу. Брауде рассердился.

— Я человек, а не пугало... Насмеялись вволю... — цедил он сквозь зубы. — Ну, теперь разрешите принять прежний облик: скоморошничать не мастак...

И все же Эссен напялила шляпу. В лентах. С красными цветами. И перьями. Он был уверен, что перья вороньи, чем весьма возмутил Марию. Лицо его приняло дикое выражение. Усы... Борода... И шляпа в перьях... Борода на беличьем воротнике.

— Ну, что набычились?.. Чувства юмора нет ни капельки, — философствовала Эссен, поворачивая его из стороны в сторону.

— Нет и не нужно... Я мужчина и для вашего удовольствия, даже для вашего... — голос Брауде зазвенел, — корчить из себя шута не намерен! К тому же у меня борода... голубушка Мария Моисеевна.

— А вот бороду и усы придется сбрить! — не моргнув глазом, отрезала Эссен. — Тогда и шляпка по-другому будет сидеть и не станет комического вида.

— Да бог с вами... Зачем мне шляпа?! Парижское пальто?! — взмолился Брауде, считая, что история с переодеванием затянулась. — Было бы вам известно, что я на охоту в тайгу с Ольминским хожу... А тут это тряпье!

— Успокойтесь, друг. Это не просто шляпа, фасон которой не нравится, и не просто женское пальто, в которые вас обряжают. Нет, вы должны выполнить партийное задание. Пока рано еще говорить, но я вынуждена открыть карты: от вас зависит успех предприятия. — Эссен усадила на стул и взяла его за руку. Говорила тихо, не отводила глаз от его лица. — Я должна бежать за границу.

— Зимой?! В такие морозы?! Безумие какое-то... — Брауде стянул ненавистную шляпу и бросил на стол.

— Вот именно, в сорокаградусные морозы. Исправник по домам не ходит, проверок не устраивает и о моем исчезновении не сразу узнает. И чем дольше, тем для меня безопаснее. Самыми трудными днями побега будут две недели, пока доберусь до Иркутска. Вместе с товарищами пофланируете по так называемому проспекту в моем пальто и шляпе. Пофланируете и самым нежным голосом, на который способны, отзывайтесь на имя Мария... Или Мария Моисеевна, как вам будет угодно... Ходить ссыльные будут в сумерках, лица-то и не разобрать. Конечно, попрактиковаться нужно — и женская одежда, и женский голос, и походка... Последние дни этим и займемся...

— Ольминский знает о вашей затее? — попытался образумить ее Брауде. Затея казалась весьма опасной.

— Знает... Знает... И план одобрил, и, кстати, предсказывал, что с вами нелегко придется. Но теперь вы все знаете — договорились... И эту мелочь не забудьте — сбрить бороду и усы...

Эссен подошла к окну и поверх занавески принялась рассматривать улицу.

— Я переставлю на пальто пуговицы, у шляпы уберу резинки. Шляпу будет прикрывать платок, так что ветер не страшен.

— Мелочь... Мелочь... — задохнулся от возмущения студент, теряя самообладание. — Борода и усы меня человеком сделали, солидность прибавили... А то и в полиции называли «безусый негодяй»... Я от партийного задания не отказываюсь: готов напялить пальто и мерзкую шляпу, но бороду и усы сбрить — увольте. Придумайте иной вариант. Я человек дисциплинированный. — Брауде с ненавистью посматривал на весь маскарадный костюм, сваленный на стул. — Ба, да еще придется и юбки напяливать!

Эссен хохотала. Брауде, милый, скромный Брауде был в ярости. Вытерла слезившиеся от смеха глаза и, стараясь придать голосу серьезность, проговорила:

— Ну, теперь юбок испугались! Конечно, юбок будет две — нижняя и верхняя. Суконная. Плотная. Иначе ходить будет холодно.

— Черт с вами, две юбки так две... Но борода и усы останутся!.. Я и Ольминскому скажу, и он меня поймет. Нельзя унижать человеческое достоинство...

— Да вы просто плохой революционер!

— Я плохой революционер? — Брауде побледнел, и голос осекся. — В двадцать лет в Сибири — и плохой революционер!

Но Эссен запальчиво возражала:

— Вот именно, плохой революционер, коли не выполняете партийное задание! Борода и усы ему нужны! На две недели их сбрить не хочет. Эгоист...

Громыхнула дверь, и в комнату ввалился Ольминский. В дохе, делавшей его особенно большим. В ушанке, залепленной снегом. С усами и бородой.

— Как хорошо, Михаил Степанович, что пришли. Мария Моисеевна обзывает меня плохим революционером и требует, чтобы я сбрил усы и бороду, а потом обрядился в тряпки и в таком виде шествовал бы по Олекминску... Образумьте ее... — Брауде говорил с возмущением.

— «Плохой революционер»... — усмехнулся Ольминский, подсаживаясь к столу, и не без интереса принялся рассматривать шляпу. — Дорогой Брауде, помочь товарищу — святой долг...

— Я не отказываюсь, но...

— У Марии Моисеевны, — продолжал Ольминский, — все продумано, выношено. Кудрин приехал... Ну что вам, голубчик, борода или усы?!

— Так есть же выход... Восхитительно... — Эссен бросилась к сундучку, где хранились вещи, и стала лихорадочно выкидывать их на пол. — Неужели потеряла?..

Наконец она достала серую нитчатую вещицу, назначение которой не