Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

невыразимой агонии его души»[552]. Это будет уроком для легкомысленной и распущенной толпы «негодяев обоего пола», пробудив их души из летаргии, в которую они загоняли их так усердно.

И, наконец, последняя глава трактата посвящена «Акту о перевозке» каторжников, принятому в 1718 г.[553] Данный акт предписывал в целях снабжения колоний рабочей силой пересылать осужденных преступников за океан. Мандевиль дает краткий обзор «оптовой торговли ссыльными»: по договору о перевозке заключенных капитан получал по 40 фунтов за каждого. Но получить заработанные деньги он мог только по возвращении из заокеанского путешествия, предъявив «свидетельство о высадке», полученное от колониальных властей. «Несмотря на запрет на возвращение в Англию под угрозой смертной казни, многие каторжники, хлебнув “райской жизни” на плантациях, рисковали вернуться, надеясь укрыться в многолюдном Лондоне»[554]. Так, вернулась и знаменитая Молль Флендерс Даниэля Дефо, правда уже после того, как стала преуспевающим плантатором и сколотила солидное состояние. Даниэль Дефо в 1723 г. поместил в «Original weekly journal» заметку, где пытался ответить на вопрос: почему уголовники, презрев опасности и тяготы путешествия, возвращались в криминальную столицу Великобритании, рискуя вновь оказаться в тюрьме? Эта головоломка равно занимала Мандевиля, признававшего, что «намерение высылать тех, кто совершил незначительные преступления, вместо того, чтобы их вешать, справедливо и достойно похвалы, и было разумно ожидать, что это станет лекарством от величайшего зла». Но, – продолжал он, – наши хитроумные преступники свели эффективность закона к нулю. Кто-то бежит во время путешествия, кто-то сбегает до того, как производится посадка на борт, а кто-то возвращается по истечению срока наказания.

Высылка осужденных в Вирджинию[555]

Более того, эти «прожжённые негодяи», с которыми обращаются куда более мягко, чем с несчастными чернокожими рабами, портят последних, обучая их премудростям преступного ремесла, им неведомого в силу их природного простодушия»[556]. Мандевиль предлагает решить эту проблему оригинальным способом: обменивать уголовников на тех европейцев, которые томятся в рабстве в Марокко, Тунисе, Алжире и других берберских странах. Конечно, предусмотрительно оговаривался он, мне возразят, что эти люди обратились в ислам, и кто гарантирует, что мы произвели обмен с выгодой для себя? Но, по мнению автора, выгода очевидна, так как «избавляясь от трусливых воров, бесчестных мошенников и неисправимых негодяев, мы получаем храбрых, трудолюбивых и полезных людей»[557]. Мандевиль не видел препятствий для заключения соответствующих соглашений с берберами, которые едва ли будут церемониться с английскими каторжниками, так как в их обычае обращаться с рабами с максимальной суровостью, которая и станет лучшим наказанием. Это предложение вполне в духе представлений позднего меркантилизма, одним из важных элементов которого было положение о необходимости многочисленного и постоянно растущего населения как источнике национального богатства, разумеется, не фактического, а потенциального. «Несомненно, – писал известный экономист Чарльз Давенант, – что люди – это главная ценность, но только в том случае, если они грамотно трудоустроены и заняты полезными ремеслами»[558]. С меркантилистической точки зрения, толпы маргинальных элементов, поглощающих национальных продукт и доказавших свою бесполезность в производстве материальных благ, были ненужным балластом, от которого нужно было избавиться с максимальной выгодой для государства. И хотя, положения утилитаризма как философско-этического учения были сформулированы только в конце XVIII века И. Бентамом, мы определенно можем назвать Мандевиля его предвестником, так как и в анализируемом трактате, и других произведениях, явно прослеживаются его теоретические предпосылки.

Таким образом, взгляды Бернарда Мандевиля на проблему преступления и наказания, с исключительной проницательностью предвосхитили направление развития английской уголовно-исполнительной политики в XVIII столетии. Четко сформулированные умозаключения о социальной обусловленности преступления и влиянии общественной среды на состояние и динамику преступности практически на полвека опередили основателей мировой пенологии. Философ-моралист был строг с собой и исключительно строг с обществом. Бернард Мандевиль происходил из семьи врачей, и даже защитил диссертацию по медицине, но в своих трудах задавался символичной целью – препарировать пороки общества. Его предложения по борьбе с преступностью едва ли назовешь гуманными – чего только стоят идея обмена ссыльных на пленных или ограничение размера одиночной камеры 12 квадратными футами! Но таковыми они кажутся только на первый взгляд. Мы должны учитывать, во-первых, нюансы современной автору практики исполнения наказания в эпоху «кровавых кодексов», а, во-вторых, тот долгий и тернистый путь, который проходят «частые пороки», прежде превращаются, согласно знаменитой формуле в «общественные добродетели»[559].

Анализируемый памфлет полностью выдержан в духе философии Мандевиля, видевшего одну из ключевых функций государства в укрощении низменных инстинктов и регулировании человеческого поведения, и его идеал общественного устройства заключался вовсе не в безудержном разгуле страстей, как утверждали его оппоненты, вводимые в заблуждение провокационными названиями его трактатов. «Во всех обществах, больших и малых, долг каждого его члена – быть добрым, добродетель следует поощрять, порок не одобрять, законы соблюдать, а правонарушителей наказывать»[560].

Вполне логично, что мыслитель, лаконично охарактеризовавший жалость как «самый вредный из аффектов»[561], исходил из положения о том, что она априори не может быть фундаментом решения социальных проблем, будь то ликвидация пауперизма или борьба с преступностью. В последнем случае проявление снисхождения там, где более приличествует суровость, само по себе является преступлением. Мандевиль был убежденным противником филантропической деятельности и жестким реалистом, считавшим систему наказаний одним из наиболее действенных инструментов государственного управления: «…Абсолютная глупость – утверждать, что власть не должна вершить зла, особенно если из этого можно извлечь пользу»[562]. Практически во всех своих трактатах и философских эссе он последовательно проводил мысль о том, что великой стране нужен правопорядок – беспристрастное правосудие, мудрые законы и механизмы, гарантирующее их исполнение, – эффективное взаимодействие трех ветвей власти. Признавая, что бедность сама по себе является величайшим соблазном для людей без образования, воспитания нравственных и религиозных ценностей, он подчеркивал, что «величайшее благодеяние, которое может быть оказано этим заблудшим созданиям, заключается в исключительной суровости и неусыпном государственном контроле за малейшими нарушениями закона»[563]. Если бы люди не имели оснований сомневаться в том, что преступление всегда повлечет за собой должное наказание, – уверен Бернард Мандевиль, – то и самих преступлений, и казней было бы намного меньше: «Поэтому там, где законы просты и суровы, всякие послабления при их выполнении, мягкость присяжных и частые помилования в основном представляют собой гораздо большую жестокость по отношению к густонаселенному государству или королевству, чем применение дыбы и самых изощренных пыток»[564]. Заслуга Мандевиля заключается в том, он не просто раскритиковал современную ему практику исполнения уголовных наказаний, но очень четко обозначил факторы, играющие ключевую