Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

роль в генерировании преступления: безразлично-снисходительная позиция общества, несовершенство законодательства и его недобросовестное исполнение. На их устранение будут направлены грядущие преобразования, пока английская пенитенциарная система не превратится в достойный пример подражания для европейских реформаторов XIX столетия.

Глава 4

«Ради общего блага»: идейно-концептуальные основы британской превентивной полиции. Трактат Генри Филдинга «Исследование причин участившихся преступлений…» (1751)

Прогрессирующий рост преступности, с которым столкнулось английское общество в XVIII столетии был популярным направлением общественного дискурса, в русле которого зародилась идея превенции преступления, впоследствии ставшая ядром идеологии современной системы уголовного судопроизводства. В современном обществе в превенции видят гуманную альтернативу наказанию за совершенное преступление и зачастую понимают ее как фундаментальный элемент либеральной демократии.

В XVIII в. сложившаяся система противодействия преступности уже не удовлетворяла новым социальным условиям, которые диктовали поиск новых форм контроля и необходимость возникновения принципиально новой системы правопорядка. Л.А. Гуринская полагает, что «именно в период раннего средневековья закладывается система полицейской деятельности, которая просуществовала с определенными изменениями приблизительно до середины XVIII в., после чего она начала претерпевать существенные изменения – профессионализацию, отделение от локальных сообществ и переход в зону ответственности государства»[565].

В век Просвещения и секуляризации происходило становление полиции как профессионального института государственных служащих, выполняющих правоохранительные функции, что было сопряжено с трудностями, обусловленными негативным восприятием самой идеи наличия данного института, несовместимой с традиционными политическими свободами, которыми наслаждались англичане в отличие от из соседей на континенте. «Ле Блан, один из первых ученых, занимавшихся сравнительной аналитикой, писал, что англичанин скорее согласится быть ограбленным на большой дороге, как на меньшее зло, по сравнению с вероятностью вторжения в честное пространство правительственных агентов»[566]. Создание государственной структуры, отвечающей за противодействие преступности, даже на фоне ее беспрецедентного роста, не казалось настолько очевидной идеей, чтобы получить единодушную поддержку различных слоев британского общества. Гипотетически функции поддержания правопорядка могли бы быть поручены милиции[567], но до Милиционного Акта 1757 г.[568] это было «аморфное, нерегулярно мобилизуемое образование, состоящее из плохо вооруженных людей с нечетко прописанным правым статусом»[569]. По мнению А. Свечина, «семьсот лет существует закон об английской милиции, но история ее очень поучительна: на бумаге сотни тысяч воинов могли быть всегда мгновенно собраны и никогда в серьезных случаях они не собирались. Милиционный закон, имевший силу многие столетия, всегда оставался мертвой буквой»[570]. Позиция исследователя, охарактеризовавшего английскую милицию как «воздушный замок государственного Манилова», на наш взгляд, едва ли соответствует историческим реалиям, и, хотя данная проблема выходит за рамки настоящего исследования, и существует довольно обширный пласт работ зарубежных и отечественных ученых[571], отметим, что благодаря серьезному реформированию в эпоху правления последних Стюартов милиция стала постоянным явлением в рамках окружного правления. В частности, законодательный билль 1662 г.[572] предоставлял лейтенантам право содержать часть милиционной армии на постоянной основе для поддержания порядка на местном уровне, что позволяло приводить солдат в состояние полной боевой готовности, если обстоятельства требовали противостоять мятежу или подстрекательству к оному.

В конце XVII в. милиция фактически утратила военную роль, что несколько компенсировалось ростом ее политической роли в управлении графствами. Р. Таннер связывал ослабление милиции в эпоху Реставрации с заменой ее на профессиональную армию, хотя слово «замена», на наш взгляд не совсем корректно, учитывая их параллельное существование и дублирование отдельных функций охраны правопорядка: «После Реставрации лейтенанты и местная милиция стали главным оплотом обороны и обеспечения безопасности в провинции, тем не менее, за сохранявшимися регулярными войсками оставалась важная функция охраны общественного порядка. Правительство… не полагалось на армейских офицеров и солдат регулярной армии при осуществлении полицейских функций и охране населенных пунктов. Оно организовало вовлечение местных жителей в организацию их собственной обороны и обеспечение безопасности, сохраняя за собой общее руководство»[573]. Учитывая то, что «в Англии постоянная регулярная армия не имела глубоких традиций, население относилось с болезненным подозрением к любым попыткам своих монархов решить проблему ее отсутствия»[574], идея военного вмешательства в гражданских делах не пользовалась популярностью, а скорее наоборот, в силу разных причин. Во-первых, несмотря на то, что в правление Якова II вооруженные силы были более равномерно распределены по стране, быстрое реагирование оставалось проблематичным, и часто войска прибывали на место назначения спустя несколько дней после начала волнений, что снижало эффективность их действий. Во-вторых, присутствие профессиональных военных было дискомфортно для местного населения, на которое возлагались обязанности предоставлять им свои дома для постоя. Положение, по которому размещение солдат могло производиться только с согласия домовладельцев, на практике часто нарушалось, что приводило к многочисленным конфликтам. И, наконец, многие офицеры считали ниже своего достоинства подавлять гражданские беспорядки в мирное время.

Крупный историк-криминолог Фрэнк МакФлинн в авторитетном исследовании «Преступление и наказание в Англии XVIII века» убежден, что в начале XVIII столетия единственная постоянная система отправления уголовного правосудия на местном уровне покоилась на плечах мировых судей и приходских констеблей. Фактически обязанности, выполняемые мировыми судьями можно условно разделить на судебные и административные[575]. В первую группу входили первоначальное следствие по всем проступкам, попадавшим в категорию «фелония»[576] и «мисдеминоры»[577] – сокращённое судопроизводство без присяжных по уголовным делам по преступлениям, за которые полагались штрафы и заключение сроком до трех месяцев, судебно-полицейское разбирательство в области трудовых отношений найма. В каждом окружном графстве было несколько мировых судей, действовавших либо автономно, либо вместе в малых и специальных заседаниях[578]. На них каждый год из числа жителей определённой местности назначались старшие и младшие констебли, которые приводили в исполнение в округах и приходах предписания и приговоры мировых судей.

Объем обязанностей и ответственности мировых судей и констеблей постоянно возрастал, достигнув уровня юрисдикции, охватывающей фактически все аспекты местного самоуправления. «Охрана закона и порядка могла привести к встречному судебному иску, особенно если магистраты, поддавшись панике прибегали к помощи военных для разрешения локальных конфликтов, или давали разрешение открыть огонь без уважительной причины. Мировые судьи ходили по острию бритвы: превышение власти грозило осуждением за причиненный урон, излишняя же мягкость – обвинением в некомпетентности. Приходской констебль, подчиненное магистрату должностное лицо, осуществлял надзор и привлекал к ответственности бродяг, цыган, предсказателей судьбы, слуг, самовольно сбегавших от хозяина, нарушителей Субботы и игроков. Он мог наказывать женщин за прелюбодеяние и рождение бастарда, отправить под кнут праздно шатающихся и нежелающих работать, следил за соблюдением статутов о подмастерьях и за тем, чтобы милостыню просили те, кому это позволено, а также задерживал подозрительных