Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

лиц. Он также был ответственен за расследование преступления. Это был тяжелый груз»[579]. Мнение местных жителей порой было важнее, чем следование букве закона, и потому констебли буквально оказывались между двух огней. Состоятельные собственники требовали неукоснительного поддержания общественного порядка, бедняки же активно сопротивлялись вмешательству. Ситуация осложнялась еще и тем, что полномочия магистратов были достаточно жестко ограничены территорией прихода или графства, что обуславливало соперничество и не позволяло координировать действия, если этого требовала необходимость. Неслучайно в XVIII в. распространяется практика делегирования функций констебля в том случае, если гражданин не хотел самостоятельно исполнять возложенную на него обязанность, что свидетельствовало о тенденции к профессионализации полицейских функций.

Правительство не субсидировало институт мировых судей[580], хотя они имели право взимать небольшую плату за свои услуги. В Вестминстерском статуте (1130) требования к кандидатам на эти должности включали в себя: дворянское звание, мужской пол, законопослушность и добропорядочность[581]. «Для достижения звания (именно почетного звания) мирового судьи необходимо было принадлежать к местному джентри и получать в год не менее 100 фунтов стерлингов. Джентльмен, назначенный мировым судьей, и желающий был действительным членом мировой юстиции, был обязан предварительно получить в государственной канцелярии особое полномочие[582], без которого звание мирового судьи имело значение только почетного титула»[583].

В XVIII в. усиливается функция магистратов как властной базы дворянства»[584]. Благородное происхождение должно было обуславливать экономическую независимость, потому традиционно считалось, что мировые судьи должны работать безвозмездно в силу почетного характера должности. Но в XVIII в. становилось все труднее найти крупных землевладельцев, которые хотели бы стать мировыми судьями, учитывая объем дел, с которым им приходилось иметь дело, и тот факт, что они часто подвергались физическому, вербальному и юридическому насилию со стороны представителей низших классов. И хотя общее количество мировых судей росло, но реальная доля активной мировой юстиции не превышала и половины их численности.

Рост преступности и постоянно возраставший объем дел, входивших в юрисдикцию мировой юстиции, привел к появлению т. н. «ротационных офисов», состоявших из магистратов, снимавших помещение и устанавливавших часы приема по вопросам, связанным с уголовным делопроизводством. Первый «ротационный офис» был открыт в 1737 г. в Гилдхолле (Сити), в течение последующих тридцати лет они появились в Вестминстере, Саутворке, Шэдвелле. Таких магистратов иногда именовали «продажными судьями»[585], потому что они якобы рассматривали свою деятельность главным образом как источник дохода. Их также обвиняли в участии в коррупционных действиях, таких как заключение в тюрьму предполагаемых проституток[586], чтобы разделить гонорары с тюремщиками, и затягивание дел и разжигание споров между участниками процесса с целью получения максимальной прибыли[587]. Не случайно, когда в 1768 г. Джон Филдинг добился увеличения правительственных субсидий и учредил офис на Боу-стрит, обслуживаемый достаточным количеством магистратов, чтобы принимать посетителей каждый день, на страницах периодических изданий, таких как Public Advertiser, где он регулярно размещал материалы, особо подчеркивался публичный характер данного заведения.

Лондонская периодическая печать была не только источником ценных сведений о криминальных происшествиях, но и своеобразным маркером, показывающим общественное отношение к институтам английской уголовной юстиции. Ее представители на всех уровнях – от мировых судей до ночной стражи, подвергались жёсткой критике, под прицел которой чаще попадали индивидуальные действия должностных лиц, чем сама система в целом.

В особенно неприглядном виде представали ночные стражники во главе с констеблями, в чьи полномочия входило патрулирование улиц и реагирование на чрезвычайные происшествия. Раньше эта обязанность была возложена на домовладельцев прихода, выполнявших ее в порядке ротации на безвозмездной основе. Начиная с 1730-х гг. в соответствии с парламентским законодательством труд ночных стражников перешел в категорию оплачиваемых профессий, и границы охраняемых ими улиц из сердца Лондона Сент-Джеймс, Пикадилли и Сент-Джордж, Ганновер-сквер-чрезвычайно раздвинулись и к концу XVIII столетия охватывали большую часть города. Пресса и публицистика рисуют достаточно противоречивую картину, позволяющую судить о профессионализме стражей правопорядка. Так, в Whitehall Evening Post в январе 1751 г. освещается эпизод о трех злоумышленниках, атаковавших экипаж на углу Йорк-стрит. Автор заметки саркастически замечает, что несмотря на то, что крики находившейся в коляске молодой леди переполошили всю округу, они все же оказались недостаточно громкими для того, чтобы потревожить покой ночных стражников, чей пост находился в нескольких ярдах от места происшествия.

В июле 1749 г. London Evening Post сообщала, что задержанный уличный грабитель сбежал буквально со сторожевого поста на Лиденхолл стрит благодаря содействию членов банды. Анонимный памфлетист, по-видимому, впечатленный обилием негативной информации в прессе, резюмировал следующее: «Наши газеты, и это подтвердит внимательный читатель, убеждают нас, что большинство ограблений домов и частных персон происходят на виду и слуху ночных стражников, либо подкупленных, либо абсолютно слепых и глухих, иначе чем можно объяснить то, что они закрывают глаза и уши на преступления, совершаемые рядом с их постами»[588].

Иногда поведение стражников и, особенно констеблей рассматривалось в контексте деятельности мировых судей, от которых требовали жестко контролировать подвластных им должностных лиц. Некий автор, скрывшийся под псевдонимом Philonomos даже утверждал, что это прямая обязанность правительства осуществлять строгий надзор над младшими магистратами с помощью соответствующего законодательства, ибо от этого зависит процветание нации[589]. Дабы не выходить за рамки настоящего исследования, отметим, что на сегодняшний день существует много авторитетных работ англо-американских историков, посвященных отображению криминальной информации в английской журналистике XVIII в. К примеру, Эстер Снелл справедливо отмечая «ненасытный аппетит» изданий XVIII в. к преступлениям, все же делала вывод, что в процентном выражении соотношение материалов о нераскрытых из-за попустительства должностных лиц и раскрытых правонарушениях, где виновные понесли заслуженное наказание, можно расценивать как «пятьдесят на пятьдесят», что было убедительно доказано ею на примере контент-анализа материалов газеты Kentish press в 1717–1768 гг.[590]

Как отмечалось выше, мировые судьи часто становились объектом критики, как например знаменитый Томас де Вейль, в 1729 г. вошедший в коллегию мировых судей Вестминстера и Мидлсекса и пробывший в ней до самой смерти в 1746 г.

«Он [Вестминстер – авт.] управлялся двенадцатью горожанами, назначенными пожизненно лордом-сенешалем, и даже их власть скоро была заменена властью мировых судей… Но само местное управление Вестминстера было простой бюрократией, если только оно вообще представляло собой что-либо лучшее, чем анархию соперничающих юрисдикций»[591]. Правительство, прекрасно осознавая стратегическую важность Вестминстера, следило за тем чтобы в списки магистратов попадали только лояльные кандидаты, способные проводить правительственные решения и принимать необходимые меры, даже если они будут непопулярны среди населения.

Томас де Вейль

Хотя сатирический портрет мирового судьи в «Гудибрасе» Самуэля Батлера[592] выходит за рамки описываемого периода,