Фамильная честь Вустеров - Пэлем Вудхауз

     – А уж до чего коварны, – вторила мне тетушка.

     Когда я помянул дядю  Тома,  папаша Бассет слегка трепыхнулся. Нечистая совесть, надо полагать, поди избавься от ее угрызений.

     – Что  ж, нет смысла больше обсуждать  этот вопрос,  – сказал он.  – Признаю,  что  в отношении коровы вы доказали  свою  непричастность.  Теперь перейдем ко второму обвинению: хищение каски полицейского Оутса. Она, мистер Вустер, находится у вас, мне это доподлинно известно.

     – Да неужто?

     – Не  посетуйте.  Полицейский  получил достоверные сведения касательно этого  непосредственно  от свидетеля преступления. Поэтому я без  проволочек приступаю к обыску вашей комнаты.

     – Вы в самом деле считаете, что подобное возможно?

     – Считаю.

     Я пожал плечами.

     – Хорошо,  – сказал  я, –  отлично.  Если вы так представляете  себе обязанности  хозяина  по отношению  к  гостю, что  ж,  валяйте. Мы  всячески приветствуем проверку. Но должен заметить, у вас весьма экзотические взгляды на  то,  как  следует  развлекать  гостей,  которых  вы  пригласили  к  себе отдохнуть. Не надейтесь, что я еще хоть раз нанесу вам визит.

     Я предсказывал Дживсу,  что будет потеха,  когда этот троглодит  и  его коллега примутся обшаривать комнату, и как  в воду глядел. Не помню, когда я еще так веселился.  Но всякому веселью  приходит конец. Минут  через  десять стало ясно, что ищейки сворачивают свою деятельность и собираются отчалить.

     Сказать, что физиономия  папаши Бассета была перекошена от злобы, когда он обратился ко мне, оставив поиски, значит не сказать ничего.

     – По-видимому, мистер Вустер, я должен принести вам извинения.

     – Сэр У. Бассет, никогда в жизни вы не произносили  более справедливых слов, – изрек ответчик.

     И, сложив  руки на груди и выпрямившись  во весь  рост, я выслушал  его извинения.

     К сожалению, я не могу слово в слово воспроизвести речь,  которую тогда дернул.  Жаль  также,  некому  было  ее   застенографировать,   но   я   без преувеличения скажу, что превзошел сам  себя.  Раза два я в легком  подпитии срывал  аплодисменты,  выступая  на   кутежах   в  "Трутнях",  уж  не  знаю, заслуживало их мое красноречие или нет,  но до таких высот, как нынче, я еще не  воспарял.  Из старика Бассета, как  из  чучела, прямо на глазах  полезла набивка.

     Вот я  дошел до заключительной части и вдруг  заметил, что его внимание ускользнуло.  Он больше не  слушал,  он  глядел  мимо меня  на  что-то,  что находилось  вне  моего  поля  зрения.   Судя   по   его  выражению,  предмет действительно   заслуживал   пристального   интереса,    поэтому    я   тоже полюбопытствовал, что там такое.

     Внимание  сэра  Уоткина  Бассета  было  приковано   к  его  дворецкому. Дворецкий стоял в дверях, держа в  правой руке серебряный поднос для писем и визитных карточек. На подносе лежала каска полицейского.

Глава 14

     Помню, Растяпа Пинкер,  который,  завершая свое образование в Оксфорде, работал в социальной сфере  и  обслуживал неблагополучные районы Лондона, – так вот.  Пинкер описывал мне в  подробностях ощущения, которые  он испытал, когда в один прекрасный день распространял свет слова Божьего в Бетнал-Грин, а рыбный торговец  неожиданно  лягнул  его ногой в живот.  У  него  возникло странное   чувство   нереальности   окружающего  и  одновременно   почему-то показалось, что  он вступил в густой туман.  Почему я  об этом вспомнил?  Да очень просто: в тот миг я испытал нечто до смешного похожее.

     Вы, вероятно, помните,  в последний раз  я видел дворецкого,  когда  он пришел доложить мне, что  Мадлен Бассет будет рада, если я смогу  уделить ей несколько минут, и я еще признался,  что он как бы плыл перед моими глазами. Сейчас  он  не  столько  плавал,  сколько  смутно  колыхался  среди плотного клубящегося тумана. Но вот с моих глаз пала пелена, теперь я был в состоянии посмотреть, а что же остальные.

     Все  были  ошарашены.  Папаша  Бассет  напоминал  героя  стихотворения, которое мне пришлось переписать в школе пятьдесят раз в наказание за то, что я принес белую мышь на урок  английской литературы: он смотрел на каску, как астроном  на  открытую им  новую  планету;  тетя  Далия  и  полицейский Оутс напоминали  –  одна  отважного  Кортеса, безмолвно взирающего  на  просторы океана с берега, другой – матросов, которых осенила фантастическая догадка.

     Долгое время никто  не мог пошевельнуться. Потом полицейский Оутс издал полузадушенный вопль,  точно  мать,  увидевшая  в  море своего потерявшегося ребенка, коршуном  кинулся к дворецкому, схватил  свой головной убор  и, вне себя от счастья, прижал к груди.

     Все очнулись  от столбняка. Старик Бассет  ожил – будто  кто-то кнопку нажал.

     – Где... где вы ее взяли, Баттерфилд?

     – Нашел в клумбе, сэр Уоткин.

     – Как вы сказали – в клумбе?

     – Странно, – заметил я. – Очень странно.

     – Да, сэр. Я выгуливал собачку мисс Бинг и, когда проходил вдоль дома, с этой  стороны, заметил, что мистер Вустер выбросил  что-то из своего окна. Предмет упал в клумбу и при рассмотрении оказался каской.

     Старик Бассет глубоко вздохнул:

     – Благодарю вас, Баттерфилд.

     Дворецкого  будто  ветром  сдуло,  а  старый  хрыч  повернулся  на  сто восемьдесят градусов и сверкнул на меня стеклышками пенсне.

     – Ну-с, что скажете?

     Трудно ответить что-то остроумное,  когда  вам приставляют к горлу нож: "Ну-с, что скажете?" Я счел самым мудрым промолчать.

     – Это ошибка, – безапелляционно заявила тетя Далия, и, нужно сказать, эта манера  как нельзя более соответствовала  ее облику. –  Каска наверняка упала из другого окна. В темноте очень легко перепутать.

     – Ха!

     – А может быть, ваш слуга просто лжет. Да, это очень похоже на правду. Кажется, я все поняла. Этот  ваш  Баттерфилд и есть злоумышленник. Он  украл краску и, зная, что ее ищут и разоблачение неизбежно, решил пойти напролом и обвинить Берти. Верно, Берти?

     – Не удивлюсь, если так все и было, тетя Далия.

     – Конечно,  именно так все и  произошло. Картина проясняется  с каждой минутой. Этим слугам с елейным видом совершенно нельзя доверять.

     – Совершенно.

     – Помню, я еще подумала, что у него взгляд вороватый.

     – Я тоже подумал.

     – И ты обратил на это внимание?

     – Сразу же.

     – Он напомнил мне Мергатройда. Берти, помнишь Мергатройда?

     – Это ваш дворецкий, который служил  перед  Помроем?  Осанистый  такой детина?

     – Именно.  А  физиономия  –  ну  до того  благообразная,  архиепископ позавидует. Этой физиономией он  нас всех и купил. Мы ему слепо  доверяли. И чем все кончилось? Украл серебряный  нож  для разделывания рыбы и заложил  в ломбард, а деньги  просадил  на собачьих  бегах.  Этот Баттерфилд –  второй Мергатройд.

     – Может быть, родственник.

     – Не удивлюсь. Ну  вот,  все разъяснилось ко всеобщему удовлетворению, Берти вне подозрений, на его репутации  ни пятнышка, так что не разойтись ли наконец  нам  всем  по своим спальням? Уже поздно, и если я не просплю своих положенных восьми часов, от меня останутся одни ошметки.

     Она говорила так мило, сердечно, приветливо, будто мы все лучшие в мире друзья, о пустячном недоразумении и вспоминать не стоит, и когда выяснилось, что старый  хрыч Бассет не разделяет ее настроения,  мы пережили легкий шок. Его тон прозвучал полнейшим диссонансом:

     – Я с удовольствием подтверждаю вашу  гипотезу,  миссис  Траверс,  что кто-то здесь лжет. Но вы заявили, что лжет мой дворецкий,  и  тут я вынужден не  согласиться  с  вами.  Мистер  Вустер  чрезвычайно  умен...  на редкость изобретателен...

     – Благодарю вас.

     – ...но, боюсь,  я  не  могу разделить вашу уверенность,  что  он  вне подозрений. Напротив, буду с сами откровенен: именно его я и подозреваю.

     Пенсне  посмотрело  на меня холодно и  с  угрозой. В жизни не  встречал человека, чье выражение нравилось бы мне так мало.

     – Вы,  вероятно, помните,  мистер Вустер,  что  в ходе нашей беседы  в библиотеке я поставил  вас  в известность,  с  какой серьезностью подхожу  к совершенному  преступлению.  Я также довел до вашего  сведения,  что  считаю неприемлемым ваше  предположение,  будто на злоумышленника довольно наложить штраф в  размере пяти фунтов,  каковым отделались вы, когда предстали передо мной на Бошер-стрит  по обвинению в  аналогичном проступке. Я  сообщил  вам, что, когда хулиган, нанесший столь тяжкое оскорбление действием полицейскому Оутсу,  будет арестован, его  ожидает  заключение  в  тюрьму. И  я  не  вижу оснований пересматривать свое решение.