Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

женщину, одаривая оную своей умозрительной любовью, был некий кюре из Азе-лё-Риделя, милого местечка, которое позднее называли Азе-лё-Брюле (сиречь Азе Сожжённый), а ныне Азе-лё-Ридо, чей замок является достопримечательностью Турени. То времечко, когда женщины ещё не чурались запаха священников, не так уж далёко, как многие полагают, ибо тогда ещё восседал на своём месте господин д’Оржемон, сын епископа{63}, и не закончились кровавые распри арманьяков. По правде говоря, этому кюре повезло, что он родился в те поры, ведь был он хорош собой, отличался статным телосложением, здоровым румянцем, высоким ростом и силой, ел и пил, как выздоравливающий после болезни, и, что греха таить, постоянно оправлялся от того безобидного недомогания, что охватывало его в определённые часы. В общем, опоздай он на полстолетия, и быть бы ему собственным палачом, коли он попытался бы придерживаться предписанного каноном воздержания. Ко всему прочему сей кюре родом был из Турени, idest[5] темноволосый, а в глазах его горел огонь и блестела влага, способные разжечь ил и залить все очаги, кои надобно разжечь или потушить. И никогда в Азе не бывало подобного кюре! Кюре-красавца, с косой саженью в плечах, бодрого, всех благословляющего и одаряющего улыбкой, любящего венчать и крестить больше, чем отпевать, доброго шутника, благоговейного в церкви и настоящего мужчины во всём. На свете немало пастырей, которые любят хорошо поесть и выпить, попадаются и такие, что охотно дарят своё благословение, и такие, что умеют посмеяться, однако все они, вместе взятые, в подмётки не годятся вышеупомянутому кюре, ибо он один искренне пёкся о своей пастве, поддерживал своих прихожан в горе и в радости, и всякому, кто видел, как он выходит на улицу, хотелось его приголубить, до того его все любили. Он первый сказал в своей проповеди, что чёрт не так страшен, как его малюют, и он же в пост для госпожи де Канде превратил куропаток в рыб, объявив, что окуни, которые водятся в Эндре, это речные куропатки, и, наоборот, куропатки – это воздушные окуни. Он никогда не пичкал народ нравоучениями и часто со смехом говорил, что предпочитает попасть в мягкую постель, чем в чьё-то завещание, и что, мол, у Господа всё есть и Он ни в чём не нуждается. Что касается бедных и страждущих, то кто бы ни пришёл в пастырский дом за подаянием, он не уходил обиженным, ибо душа у кюре была широкой, а рука щедрой, и он кручинился (он, в общем-то, очень крепкий!) при виде чужой нищеты и увечий и стремился залечить каждую рану. Оттого-то так долго рассказывали добрые сказки об этом кюре всех кюре!.. Именно он рассмешил до слёз гостей, съехавшихся на свадьбу сеньора де Валена, того самого, чьи земли находятся неподалёку от Саше. Мать означенного сеньора совала свой нос в готовку всех горячих и холодных, жареных и варёных, солёных и сладких блюд и наготовили их столько, что хватило бы накормить маленький город, но, правды ради, надо сказать, что на свадьбу эту съехались гости из Монбазона, Тура, Шинона, Ланже и других деревень и пировали целую неделю.

Так вот кюре у входа в зал, где собралась вся честная компания, столкнулся с поварёнком, которому велели предупредить госпожу, что мясо, жир, кишки, приправы, сиропы и подливы готовы и уже можно делать ту особую кровяную колбасу, секретом приготовления коей владела хозяйка, никому это дело не доверяя. Очень ей хотелось сей необыкновенной колбасой угостить и удивить родителей невесты. Означенный кюре ухватил поварёнка за ухо и сказал, что тот слишком чумазый и засаленный, чтобы показываться знатным гостям на глаза, и что он, кюре, так и быть сам исполнит поручение. И вот этот шутник распахивает дверь, сворачивает левую ладонь трубочкой, несколько раз осторожненько засовывает в неё средний палец правой руки, засим смотрит прямо на госпожу де Вален и говорит: «Идите, всё готово!» Те, кто не ведал, о чём речь, расхохотались, видя, как госпожа решительно поднимается с места и направляется к кюре, ибо они предположили одно, а она прекрасно поняла, что священник изображает колбасу.

Однако поистине правдивой является история про то, как сей достойный кюре лишился своей последней сожительницы, поелику церковное начальство не дозволило найти ей замену. Из-за этого означенный кюре лишился всей домашней утвари, и весь приход почитал за честь одолжить ему посуду, тем более что этот человек никогда ничего не портил, не ломал и с большим тщанием всё мыл, такой он был славный! Но вернёмся к фактам. Однажды вечером кюре пришёл домой к ужину весьма опечаленный, ибо он только что предал земле одного доброго испольщика, погибшего весьма странным образом, о чём в Азе доныне поговаривают. Видя, как он ковыряется в миске и воротит нос от горшка с требухой, которую она приготовила на свой особый лад, добрая женщина спросила:

– Вы что, прошли мимо ломбарда (того самого мэтра Корнелиуса, о котором мы там и сям упоминаем), повстречали двух ворон или ваш покойник заворочался в могиле? Отчего вы нос повесили?

– Ох-ох!

– Кто вас расстроил?

– Эх-эх!

– Да говорите же, наконец!

– Милая моя, я в ужасе от смерти бедного Драча, на двадцать лье кругом нет ни одной доброй хозяйки и ни одного порядочного рогоносца, кто не судачил бы о ней…

– А что такое?

– Ну, слушай. Этот славный Драч возвращался с ярмарки, где он продал пшеницу и двух жирных поросят. Он ехал на своей красавице-кобыле, а та, едва они проехали Азе, ни с того ни с сего начала резвиться, и бедный Драч, подсчитывая в уме свои барыши, ехал то шагом, то трусцой. У поворота на старую дорогу к ландам Шарлеманя они повстречали жеребца, которого господин де Ла Карт держит в загоне, чтобы получить от него доброе лошадиное семя, ибо конь этот и быстроходный, и статный, точно аббат, и высокий, и мощный, так что, когда господин адмирал увидел его, он сказал, что это чудо, а не жеребец. Так вот этот чёртов конь учуял красавицу-кобылу и молчком, а не заржав, как положено у лошадей, едва только кобыла поравнялась с его загоном, перепрыгнул через сорок виноградных шпалер, побежал вдогонку, громыхая копытами, стреляя из всех орудий залпом, ровно влюблённый, жаждущий объятий, издавая звуки, способные нагнать страху на самых отважных и столь громкие, что их услышали и убоялись даже в Шампи. Драч, боясь нападения, устремился по ландам напрямик и пришпорил свою похотливую кобылу, надеясь на её быстрые ноги. Она и в самом деле послушалась его и полетела, точно птица, но чёртов жеребец нёсся сзади на расстоянии выстрела из лука и бил копытами, словно кузнецы по наковальне. Хвост трубой, грива набок, весь в пылу, он отвечал на галоп кобылы жутким топ-топ-топ, топ-топ-топ!.. Бедный крестьянин, чувствуя приближение погибели из-за лошадиной страсти, снова подстегнул кобылу, и та продолжила свой