Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

– Так вы мой телохранитель?

– И я горжусь этим!

– Что ж! Он сделал далеко не лучший выбор!

При этих словах она бросила на него столь откровенно сладострастный взгляд, что верный брат по оружию в порядке упрёка напустил на себя холодность и оставил прекрасную даму одну, обиженную его отказом завязать любовную баталию.

Она глубоко задумалась, не понимая, почему столкнулась с таким препятствием, ибо ни одной даме не придёт в голову, что молодой дворянин способен пренебречь безделицей, что столь высоко ценится и столь дорого стоит. Мысли её, цепляясь одна за другую, потянулись и переплелись так, что из разрозненных кусочков получилось целое полотно, взглянув на которое она поняла, что по уши влюблена. Сей случай должен послужить дамам назиданием, что не след им играть с мужчинами в подобные игры, поелику смола всегда к рукам пристаёт.

Таким путём Мари д’Анбо пришла к тому, с чего ей следовало начать. И она поняла, что раз славный рыцарь вырвался из расставленных ею ловушек, значит, его уловила в свои тенёта другая дама. Внимательно посмотрев вокруг, дабы выяснить, где её молодой гость мог найти ножны по своему вкусу, она вспомнила, что красавица Лимёй{60}, одна из фрейлин королевы Екатерины Медичи, а также дамы де Невер, д’Эстре и де Жак были явными приятельницами Лавальера, и порешила, что хотя бы одну из них он должен безумно любить.

И вот ко всем прочим причинам, по которым она стремилась соблазнить своего неусыпного Аргуса – голову коего она не то что не хотела отрубить, но, напротив, мечтала умастить благовониями и осыпать поцелуями, – прибавилась ещё и ревность.

Правду сказать, Мари была и красивее, и моложе, и соблазнительнее, и милее всех соперниц, по крайней мере к такому заключению пришло её воображение. И, взволнованная всеми струнами и пружинами души и тела, кои приводят женщину в движение, она решилась пойти на приступ и захватить сердце рыцаря, ибо дамы любят брать всё, что хорошо укреплено.

Она стала такой душечкой, так к нему подольстилась, так умаслила, что мало-помалу приручила его. И однажды вечером она впала в мрачное настроение, хотя в глубине души была весьма весела, и вынудила своего телохранителя задать естественный вопрос:

– Что с вами?

Она задумчиво отвечала, и слова её звучали слаще самой сладкой музыки, что она вышла замуж за Малье вопреки своему сердцу и потому очень несчастна; что она не ведала наслаждений, оттого что муж её ничего в любви не смыслит, и жизнь её полна слёз. Короче, она чиста и сердцем, и всем остальным, ибо додня не получила от замужества ничего, кроме разочарования. Потом она добавила, что любовь, несомненно, должна иметь свою сладость и приносить удовольствия разного рода, поелику все дамы ищут её, жаждут и ревнуют к тем, кто ею торгует, ибо любовь продаётся задорого, – в общем, ей любопытно узнать, что такое любовь, и за один день или ночь любви она отдала бы жизнь и навеки безропотно покорилась бы своему другу. Однако тот, с кем ей приятнее всего было бы заняться сей наукой, и слушать её не хочет, в то время как она сохранила бы их отношения в тайне, зная, как муж ему доверяет, и наконец, что, ежели он по-прежнему будет глух к её мольбам, она умрёт.

И все эти словеса, известные женщинам с колыбели, перемежались паузами, вздохами и выразительными взглядами. Она взывала к небесам, возводила очи горе, внезапно заливалась румянцем и даже рвала на себе волосы… Все, какие есть, чары пошли в ход. И поскольку за словами Мари стояло острое желание, которое украшает даже дурнушек, славный рыцарь весь в слезах бросился к её ногам, обнял их и припал к ним губами. Правду сказать, добрая женщина с удовольствием предоставила ему возможность их целовать, и даже более того, не думая о дальнейшем, позволила ему дотронуться рукой до своего платья, прекрасно понимая, что, дабы снять оное, надо начать снизу, но этим вечером ей суждено было остаться целомудренной, понеже прекрасный Лавальер воскликнул с отчаянием:

– Ах, сударыня, я самый несчастный и недостойный…

– Нет, нет, что ты!

– Увы, мне заказано счастье принадлежать вам.

– Отчего же?

– Не осмеливаюсь признаться…

– Неужели всё так ужасно?

– О, боюсь, что вы устыдитесь!

– Не бойся, я закрою лицо руками.

И плутовка прикрылась ладонями, но так, чтобы сквозь пальцы не терять своего возлюбленного из виду.

– О, горе мне! – вздохнул Лавальер. – Однажды вечером, когда вы обратились ко мне с ласковыми речами, я воспылал к вам страстью вероломной, но, не чая добиться счастья и не осмеливаясь открыть вам свою страсть, я поспешил в то весёлое заведение, куда ходят все мужчины, и там ради вас и ради чести брата моего, на которую я чуть не посягнул, я заразился, и теперь мне грозит смерть от итальянской болезни…

Дама в ужасе вскричала, точно роженица, и в волнении своём мягко оттолкнула его. Засим бедный и достойный жалости Лавальер направился вон из залы, а Мари д’Анбо, глядя ему вослед, подумала: «Какая жалость!» И она впала в великую печаль, жалея бедного юношу и пылая всё большей страстью, ибо теперь он был для неё трижды запретным плодом.

– Кабы не Малье, – промолвила она как-то вечером, найдя своего стража ещё прекраснее, чем всегда, – я хотела бы заполучить вашу болезнь, мы страдали бы вместе…

– Я вас слишком люблю, чтобы потерять голову.

И он расстался с нею и поспешил к своей красавице Лимёй. Однако же, как вы понимаете, он не имел возможности уклониться от пламенных взоров дамы в часы трапез и вечерних посиделок, и пыл его непрестанно подпитывался и согревал их обоих, а ей приходилось жить и терпеть, не касаясь рыцаря иначе чем взглядом. И таким образом, ни один из придворных кавалеров не мог пробиться к сердцу поглощённой своими чувствами Мари д’Анбо, ибо лучшей защитой от всяческих чар и соблазнов является любовь, она, подобно дьяволу, всё, что любит, окружает