Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак

– Я бы пришёл к тебе ещё вчера, но мне надо было кое-что обсудить с одной дамой, которая прислала мне записку, я никак не мог не явиться к ней на свидание, но, как только рассвело, я с нею расстался… Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я уже предупредил её о твоём отъезде, и она дала слово, что будет ждать… И даже если она обманет, друг мне дороже возлюбленной!

– Нет, мой дорогой брат! – взволнованный такими словами, отвечал Малье. – Я хочу подвергнуть твоё сердце иному испытанию… Согласись позаботиться о моей жене, защитить её от всего и вся, служить её вожатым, держать на поводке и хранить мою честь незапятнанной… Поживи, покуда я не вернусь, здесь, в зелёной зале, побудь рыцарем моей жены…

Лавальер нахмурился и отвечал:

– Не тебя, не жены твоей, не себя я опасаюсь, но недоброжелателей, которые воспользуются удобным случаем и запутают нас, точно клубки шёлковые…

– Положись на меня. – Малье прижал Лавальера к груди. – Пусть даже такова Божья воля и мне суждено обзавестись рогами, боль моя будет не так сильна, коли пользу от оного извлечёт мой друг… Хотя, клянусь честью, я умру от горя, потому что я без ума от моей доброй, юной и непорочной жены.

Он отвернулся от Лавальера, дабы скрыть слёзы, выступившие на его глазах, но опытный придворный заметил блеск глаз Малье и сжал его руку.

– Брат мой, – сказал он, – клянусь честью, посмей кто-нибудь коснуться твоей жены, мой кинжал достанет его до самых печёнок… И пока я жив, тело её останется нетронутым, что до души и мыслей, то они не в моей власти…

– Значит, это судьба, – вскричал Малье, – и отныне я до гроба твой слуга и должник…

С этими словами молодой супруг отправился в путь, дабы не утонуть в жалобах, слезах и прочих жидкостях, кои выделяют при прощании молодые жёны, а Лавальер проводил его до городских ворот, вернулся в особняк, дождался пробуждения Мари д’Анбо, сообщил ей об отъезде мужа и предложил свои услуги, да с такой любезностью, что любая и даже самая безупречная дама пожелала бы иметь такого рыцаря при себе. Однако ни в уловках, ни в тонкостях нужды не было, потому как Мари подслушала разговор двух друзей и пришла в возмущение великое из-за сомнений своего мужа. Увы и ах! Только Господь совершенен! Во всех помыслах человеческих имеется оборотная сторона, сие есть великая наука жизни, и не каждому дано понять, что у всякой палки есть два конца. Угодить дамам трудно, а причина сей трудности в том, что в каждой даме сидит этакая штучка, которая является большей женщиной, чем они сами, и кабы не моё к ним почтение, я прибегнул бы к другому слову. И потому нам никогда не следует будить прихоти этой злокозненной штучки. Искусно управлять женщиной – задача, способная свести мужчину с ума, именно это заставляет нас им подчиняться, что, полагаю, является лучшим способом разгадки головоломки брака.

Так вот Мари д’Анбо восхитилась предложением и приятным обхождением галантного рыцаря, однако в улыбке её таилась хитринка, то бишь, проще говоря, намерение заставить своего юного телохранителя выбирать между честью и удовольствием и ради этого ему всячески угождать, окружать знаками внимания и лаской, пронзать пылкими взглядами, так что хочешь не хочешь, а придётся ему изменить дружбе во имя любви.

Всё способствовало исполнению указанного намерения, ибо сир де Лавальер неотлучно находился в её доме. И поелику в мире нет ничего, что может заставить женщину свернуть с намеченного пути, плутовка подстерегала рыцаря на каждом шагу, дабы уловить в свои тенёта.

То она просила его до полуночи сидеть с ней у огня, пела ему песни, при каждом удобном случае являла его взору прекрасные плечи и соблазнительные белоснежные прелести, переполнявшие её корсаж, наконец бросала на него тысячу многообещающих взглядов, и всё это с самым невинным личиком.

То поутру она прогуливалась с ним по саду, вздыхала, опираясь всем телом на его руку, пожимала её и просила завязать на своих полусапожках шнурки, которые именно тогда норовили развязаться.

То она обращалась к нему с нежными речами, в коих знают толк все дамы, окружала своего гостя ласковым вниманием и заботами, проверяла, удобно ли ему и хорошо ли застелена его постель, чисто ли убрано в его опочивальне и легко ли в ней дышится, нет ли сквозняков по ночам и не слишком ли печёт солнце после полудня, просила не скрывать от неё никаких прихотей и выказывать малейшие пожелания.

– Может, вы привыкли по утрам что-то пить в постели… – вопрошала она гостя, – воду с мёдом, молоко или что-нибудь ещё? Вас кормят в удобное время? Я готова подстроиться под ваши желания, только скажите… не бойтесь, не смущайтесь, говорите прямо!

Все эти мелкие угождения сопровождались тысячью уловок, ну, например, она входила в его комнату и тут же говорила:

– О, я вам мешаю, отошлите меня прочь!.. Ну же, вас ничто не должно стеснять в моем доме… Я ухожу…

И всегда её вежливо просили остаться.

И всегда эта хитрая лиса приходила легко одетая, показывая себя во всей красе, от которой заржал и забил бы копытом даже такой патриарх, каким, по всей видимости, был Мафусаил в его сто шестьдесят лет.

Верный друг был мягок, точно шёлк, он на всё смотрел сквозь пальцы и был очень доволен, что она занимается им одним, ибо выигрывал от этого во всех смыслах, однако, как преданный брат по оружию, постоянно напоминал своей хозяйке о её отсутствующем муже.

Однажды вечером после весьма тёплого дня Лавальер, опасаясь очередных происков дамы, заговорил о том, как Малье её любит, какой он порядочный, честный, верный, и как он души в ней не чает, и как печётся о защите своей чести…

– Если он так боится за свою честь, то зачем он приставил ко мне вас? – как бы удивилась Мари д’Анбо.

– По великой своей предусмотрительности, – отвечал рыцарь. – Он обязан был доверить вас защитнику вашей добродетели, но не потому, что сомневался в вас, а потому, что стремился защитить вас от недоброжелателей…