Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.
Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде…
– Хорошие стихи, – сказал Аркадий. – Только чудные какие-то.
– Почему чудные? – удивилась Ганна.
– Ну, как можно луну с лягушкой сравнивать?
– Так это метафора. Такое выразительное средство в поэзии, когда слово употребляется в переносном смысле. Считается, что чем больше в стихотворении метафор, тем оно лучше звучит. У Есенина в стихах их много.
– А вы мне не дадите почитать? – спросил Аркадий.
– Кого?
– Как «кого»? Есенина, конечно.
– Так у меня нет ни одной его книжки.
– А откуда же вы его стихи знаете? – с удивлением посмотрел на девушку Аркадий.
– Это Витя мне читал. Наизусть. Он их много знает, – слегка покраснев, сказала Ганна. – А те, которые мне особенно понравились, я записала в тетрадь под его диктовку.
Слова девушки почему-то задели Аркадия, но виду он не показал. Наоборот, похвалил Сомова:
– Ну, Витек вообще парень умный, много чего знает.
– Да! – оживилась Ганна. – Он в Москве с разными поэтами встречался, и с Есениным тоже. Там заведение какое-то есть, где они собираются, и Витя часто туда ходил. Он и свои стихи там читал!
– А что – Сомов стихи пишет? – изумился Аркадий.
– Да. А вы разве не знали?
– Не знал. Мы, вообще-то, другим делом занимаемся – не до стихов нам сейчас.
– Ой, простите… – Я как-то не подумала, – засмущалась Ганна.
Она снова склонилась над работой, молча сделала еще несколько стежков, потом оторвала от вышивки нитку и сказала:
– Все. Ваша готова.
– Спасибо, – поблагодарил девушку Аркадий.
– Я всем вышью, – пообещала Ганна. – Мне не трудно. Пусть солдаты форму принесут.
– Не солдаты, а красноармейцы, – поправил ее Аркадий. – Солдаты – это старорежимное слово, сейчас так не говорят. А вышивать всем не придется, если только Виктору, потому что остальные командиры отделений нашего взвода в других домах квартируют.
– Хорошо, я вышью Вите, когда он вернется.
Ганна выбрала из лежавших на столе заготовок звезду и два треугольника.
– Сомову один положено.
Аркадий вернул лишний треугольник на место.
– Почему один? – спросила девушка. – У вас ведь два.
– Потому что Сомов – командир отделения, а это самая низшая боевая единица в армии. Потом идет взвод. Командиры отделений подчиняются взводному. Они должны носить под звездой по одному треугольнику. А я – помощник командира взвода, поэтому у меня их два, – разъяснил ситуацию Аркадий. – Понятно?
– Понятно, – сказала Ганна и подумала: «Вот хвастун…»
Штаб стрелкового батальона размещался в доме начальника станции – самом большом в поселке. Он оказался двухэтажным и выглядел куда солиднее Прияминского вокзала. Внутри дома Аркадий еще ни разу не был – в штаб он пришел впервые.
Комсостав батальона собрался на пристроенной к фасаду здания просторной застекленной веранде. Комбат, начальник штаба, их заместители и командиры рот расселись за большим овальным столом, на котором была разложена карта боевых действий с нанесенными на ней позициями и возможными перемещениями наших и вражеских войск. Командиры взводов устроились на стульях сзади, образовав второй круг.
Аркадий заметил, что среди младшего комсостава немало парней всего на два-три года старше его. Двое из них – Иван Свиридов и Андрей Постнов – прибыли вместе с ним из Киева после окончания курсов. У обоих к рукавам гимнастерок были пришиты красные звезды, а под ними – по одному квадратику, как и положено командирам взводов.
«А Серега Рукавишников наверняка уже ротой командует, – с легкой завистью вспомнил о другом бывшем курсанте Аркадий. – Да и у Мишки Кандыбина, небось, тоже два квадрата. Оно и понятно – у них и опыта больше, и возраст подходящий…»
Его мысли прервал поднявшийся со стула Лиходеев. Аркадий посмотрел на то ли полинявшую, то ли выгоревшую чуть ли не до бела гимнастерку командира батальона и не увидел на ее рукаве никаких нашивок. Вид у комбата был усталый. Уголки тонких, потрескавшихся губ на обветренном, осунувшемся лице опустились. Не лучше выглядели и начштаба Бондарь, и другие краскомы, у большинства из которых тоже, кстати, не было на рукавах положенных знаков различия.
– Товарищи, – низким, хрипловатым голосом сказал командир батальона, – как вам известно, на сегодняшний день поляки владеют главными переправами через Березину. Таковых три: на верхнем течении у местечка Березино, на среднем, здесь, у нас, в районе Борисова, и на нижнем – у Бобруйска.
Лиходеев ткнул карандашом в три точки на карте и продолжил:
– На этих трех направлениях последнее время ведутся ожесточенные бои, но взять переправы теми силами, которые у нас имеются, не получается. А подкрепления нет, и неизвестно, когда оно будет. Здесь, на левом берегу Березины, мы пока удерживаем позиции, прижимая врага к реке. Противник стремится продвинуться вглубь Борисовского уезда, однако полякам не удается прорвать нашу оборону в этом направлении. Но, как докладывает армейская разведка, они намерены изменить тактику.
Комбат снова склонился над картой и, ткнув карандашом в другую точку, севернее Борисова, сказал:
– В настоящий момент в районе между Двинском и Полоцком положение пока лучше нашего. Там частям РККА удалось прочно закрепиться на обоих берегах Западной Двины. Однако поляки собираются направить свои главные силы на Полоцк, чтобы захватить этот город. Наша задача – во что бы то ни стало помешать им осуществить этот замысел…
4.
Дождь, моросивший двое суток, к утру – едва забрезжил рассвет – перестал. Но с краев оставшихся после взрывов ям все еще стекала мутная липкая жижа, которая скапливалась на дне воронок и отвратительно воняла. В ямах, где укрывались бойцы, эта вонь была особенно мерзкой, потому что запах стоялой затхлой воды смешивался с запахом, исходящим от давно немытых человеческих тел, скверно пахнущих портянок, пропитанных табаком, потом и грязью шинелей, и другими не очень приятными запахами.
– Пятый раз, знать, бегаешь, а, Семеныч? – усмехнувшись, ощерился лопоухий парень лет двадцати, после того как бородатый мужик – самый старший из сидевших в воронке красноармейцев направился к противоположному краю ямы. – Утопнем тут из-за тебя!
– Ладно, Филька, кончай зубоскалить, – осадил его товарищ Семеныча Николай. – Не дай бог, тебе такое.
– Да простудился я, видать, вот и бегаю, – застегивая штаны и виновато улыбаясь, сказал Семеныч. – Вы уж простите меня, ребятки. Да и мочусь-то я по чуть-чуть, только вот очень часто.
– Это еще что! – хихикнул другой парень. – Как-то раз, когда мы так же в окопе сидели, у нас одного понос пробрал. Вот смеху-то было!
– Да уж, Генка, – смешно до чертиков, – разозлился Филька. – Кто-то будет срать, а кто-то нюхать! Очень приятно!
– А что делать? Вот посидим тут еще часок-другой, и тебе приспичит. Против природы не попрешь, – попытался вразумить его Николай.
«Надеюсь, сидеть долго не придется, – подумал Аркадий, молча слушавший перебранку своих подчиненных. – Светает уже. Скоро, видать, начнется…»
Когда
