Ткань наших душ (ЛП) - Моронова К. М.

Парамедики накрывают человека, которого пытались реанимировать, белой простыней.

Я смотрю на тело перед нами затуманенными глазами — то ли от шока, то ли от дыма, то ли от слез, я не знаю.

Лэнстон хватает меня за руки и качает головой.

— Нет, — шепчет он так хрипло, что я знаю, мой голос будет звучать так же.

Я не слушаю. Глупо, что я не слушаю.

Белая простыня уже покраснела от крови. Осторожно отгибаю уголок. На носилках лежит скрученная и сильно обгоревшая женщина. В отличие от другого человека, у нее еще сохранились волосы.

И я сразу понимаю, кто она. Кожа на ее лице почти не повреждена, но остальное…

— Елина? — спрашивает Лэнстон отсутствующим, разбивающем сердце тоном.

В желудке крутит, а на глаза наворачиваются беспричинные слезы. Губы онемели, а кончики пальцев пекут. В груди болит от шока, боли потери и моей болезни. Я дышу с перебоями, хрипло, и меня неудержимо трясет.

— Эй, прекрати дурачиться, — тихо говорит Лэнстон, как будто она спит. — Тебя завтра переводят в другой лечебный центр, помнишь? Ты не можешь…Ты не можешь…

Он задыхается и рыдает.

Я прижимаю Лэнстона к груди и плачу вместе с ним.

— Уинн, ты бледная. Эй, что случилось? Уинн?

Лэнстон толкает меня за плечи.

— Мое сердце. — Я с трудом могу выговорить эти слова. Руки сами собой сжимаются в кулаки и злобно хватаются за грудь.

Мне больно. Очень больно.

Он поднимает меня на руки так легко, хотя я знаю, что это совсем не так.

Его теплый аромат окутывает меня и разливается теплом по моим венам. Он шепчет мягкие, утешительные слова, лишенные страха, спокойные и обнадеживающие. Физическая боль начинает утихать в моей груди, но разбитое сердце — это совсем другой тип боли.

Лэнстон отводит меня к работникам скорой помощи, и они проверяют мои жизненные показатели. Они настаивают на том, чтобы отвезти меня в больницу из-за моего кровяного давления, но я отказываюсь ехать, пока они не выведут больше людей из здания. Они соглашаются только потому, что я достаточно успокоилась, чтобы мое давление снизилось.

Но проходят минуты, проходят часы, и мы понимаем, что больше никто не выйдет.

Мы плачем вместе, завернувшись в крепкие объятия, пока не останется ни одной слезинки.

Сидим, как призраки, на почерневшей поляне «Харлоу», пока не взойдет солнце.

Пока пожарные не потушат огонь, и все, что останется, — это камни, которые обрамляли здание.

Полиция уже давно перекрыла территорию лентой.

Несколько детективов попытались поговорить с нами, но получили только выпученные глаза и хриплое дыхание.

Нас без единого слова везут в больницу.

— Вы поймали поджигателя? — спрашивает Лэнстон у офицера, который должен был следить за нами. Тот качает головой. — Это был Кросби, — говорит Лэнстон низким, полным ненависти тоном. Его красивые карие глаза запали и потемнели. Они уже не сияют так, как прошлой ночью. Он выглядит совсем другим человеком. Часть меня задается вопросом, изменилась ли я тоже.

— Тот самый парень с кукурузного поля? — спрашивает офицер, записывая что-то в своем блокноте.

Лэнстон кивает, опустив глаза.

Он не смотрел на меня с тех пор, как мы приехали сюда.

Заходит медсестра и дает мне что-то, от чего я засыпаю. Я не хочу спать с Кросби где-то там.

Я отказываюсь верить, что Лиама больше нет. Этого не может быть. Он не может…

XL

Уинн

Вид из окна больницы удручающий: голые деревья и печальные длинные полосы пустого поля.

Лэнстон ставит чашку кофе рядом со мной и хмурится, откидываясь на спинку стула.

Мы здесь уже целый день и до сих пор ничего не знаем. Не знаем количество погибших. Не знаем, поймали ли они Кросби.

У меня все сжимается в желудке.

— Ты должна попробовать…это не так уж и плохо.

Лэнстон заставляет меня сделать глоток кофе. Я качаю головой и опускаю подбородок.

Несколько минут он молчит, а потом подползает ближе и кладет свою руку на мою. Я решаюсь посмотреть на него, и он изображает слабую улыбку.

— Это поможет. Скоро мы что-то услышим.

Его рука дрожит, и он отдергивает ее, сжимая, чтобы остановить дрожь.

Я глотаю комок в горле и растерянно смотрю на Лэнстона.

— Почему мы сбежали? Почему мы не сгорели вместе с ними?

Вина раздирает мою душу так, как ничего подобного я еще не переживала. Почему мы, двое, которые отчаянно хотели умереть, остались жить?

Нижняя губа Лэнстона дрожит, когда он бормочет:

— Я не знаю, Уинн. Но я хотел бы, чтобы это был я… Чтобы Елина могла жить. Чтобы каждый, кто погиб, мог жить.

Его голова опускается, и рыдания сотрясают все его тело.

У меня не осталось слез, мои глаза их не выдержат. Поэтому я заползаю ему на колени, и мы обнимаем друг друга.

— Я так счастлива, что это был не ты, — эгоистично говорю я, зарываясь лицом в его толстовку.

Проходит несколько часов, и нас выписывают, дают снотворное, номер телефона детектива. Когда мы звоним, он просит нас приехать на место расследования.

Мы едем в «Харлоу».

Из пепелища все еще клубится дым. Камни, которые я когда-то лелеяла, почернели от смерти.

Мы молча сидим в машине. Проходит тридцать минут, прежде чем Лэнстон открывает дверь. Терпеливо ждет еще десять минут, пока я выйду.

Он протягивает руку, и я переплетаю свои пальцы с его.

Звук гравия намного громче, чем когда-либо прежде. Мы обходим здание по периметру, оценивая, сколько ущерба здесь было нанесено. Детектив задает нам вопросы, и мы рассказываем ему все, что знаем. О подвале, оранжерее и о том, как Кросби, похоже, имел легкий доступ к ним обоим. Детектив упоминает, что все окна были забиты гвоздями, и хотя расследование еще не завершено, они подозревают, что перед пожаром был использован угарный газ, поскольку большинство тел были найдены в своих кроватях.

Теплица появляется в поле зрения, не затронутая пламенем.

Лэнстон смотрит на нее и качает головой.

— Я на минутку, — говорю я, медленно пробираясь к стеклянной ограде.

Лэнстон и детектив продолжают подниматься по склону. Не то, чтобы я верила, что Лиам будет там. Я просто хочу иметь что-то… последнее воспоминание об этом месте, кроме пожара.

Я быстро пробираюсь через теплицу, ненадолго останавливаясь перед дверью в глубине, прежде чем открыть ее.

Я ничего не нахожу. Это та же ужасная, окровавленная комната, что и тогда, когда я пришла сюда впервые. Осмотр маленького пространства занимает всего минуту, а потом я медленно закрываю дверь и выхожу обратно на улицу.

Детектив бросает на нас серьезный взгляд, прежде чем мы возвращаемся к машине Лэнстона. Он подает нам отчет и опускает голову.

Лишь двое выжили после трагического пожара в «Святилище Харлоу» — Роман Беар и Сидни Лоусен.

Было найдено более пятидесяти шести тел, включая персонал и пациентов.

Полиция все еще разыскивает поджигателя.

Мы молчим. Без слез. Без криков.

Ничего.

Я никогда не хотела умереть больше, чем сейчас.

Лиам. Мне очень жаль.

Роман Беар, ночной охранник, и Сидни Лоусен, одна из пациенток. Это все.

Мы выходим, когда солнце начинает садиться, молчаливые и уставшие. Нам обоим не хочется возвращаться в арендованную квартиру, поэтому мы останавливаемся в кафе, чтобы выпить кофе и, возможно, поужинать, если сможем это выдержать.

Кросби появился на день раньше. И этот день забрал у нас все.

— Нас всегда должно было быть трое, — говорю я.

Лэнстон паркует машину и смотрит на меня потемневшими глазами.

— Я знаю. — Это единственное, что он говорит, прежде чем выключить двигатель. — Я знаю.

XLI

Лиам

Что-то острое пронзает мое бедро.

Мои глаза открываются, страх и адреналин мгновенно вспыхивают в крови.

Я не могу пошевелить ни руками, ни ногами — я связан? Где я, черт возьми, нахожусь?

— Наконец-то. Я думал, что мне придется убить твоих друзей без твоего ведома.