Ткань наших душ (ЛП) - Моронова К. М.

Я прохожу мимо охранника, и он кивает мне.

— Вышел на ночную прогулку, Уотерс?

Я издаю усталый смешок.

— Да.

Есть определенный промежуток времени, в течение которого вы можете узнать чье-то имя. После этого, если ты не знаешь его имени, но он знает твое, не стоит спрашивать его. По крайней мере, это мое личное правило. Я надеюсь увидеть его бейджик с именем, но все забываю посмотреть.

На территории холодно. Температура значительно ниже нуля. Ноябрь в Монтане более серый и увядший, чем в большинстве других мест осенью. По сути, это уже зима. Иней укрывает траву, а темные, голые деревья вдали выглядят жутковато.

Я не спешу идти по лесу. Лунные цветы уже давно погрузились в глубокий сон на зимние месяцы, и теперь это просто пустое поле, которое каждую ночь посещает больной человек.

Преследуемый, в некотором роде. Я. Это тревожная мысль.

Легко потерять время, когда ты застреваешь в своем прошлом.

Я думаю о Ниле и Перри, задаюсь вопросом, где бы они были сейчас, если бы та ночь сложилась иначе. Иногда я надеюсь, что если закрою глаза и буду отчаянно желать, то проснусь и все это окажется сном.

Но, конечно, я неизбежно открываю глаза и вижу, что все еще стою в поле.

Это все еще преследует меня.

Я глубоко вдыхаю и иду обратно через лес к теплице.

Сегодня мне труднее, чем я думал, заставить себя пройти по знакомой дорожке из живой изгороди и спуститься по камням к стеклянной клетке.

Сколько крови я пролил в том чулане с метлами? Сколько еще хватит Кросби? Я решаю не выяснять. Положу конец его господству ужаса.

Внизу, возле оранжереи, большие живые изгороди закрывают вид на «Харлоу». Видимо, кто-то проснулся и включил свет в комнате отдыха, потому что прямо над кустами сияет яркий теплый свет.

Затхлый, заплесневелый запах теплицы ударяет мне в нос.

Это здание было заброшено, потому что его не использовали.

Пыль и мокрый цементный пол — это все, что сейчас здесь есть. Моя душа устает, когда я тащу свое тело в заднюю комнату. Свет под дверью светится янтарным цветом.

Он уже здесь.

Я крепче сжимаю карманный нож. Прерывисто дышу, а лоб покрывается холодным потом, когда я заставляю себя повернуть ручку двери. Все в моей голове кричит, чтобы я убегал. Остановился и уехал с Лэнстоном и Уинн.

Я не обращаю на это внимания.

Дверь открывается, поспешно захожу внутрь, с ножом наготове и адреналином в крови.

Но комната пуста.

Мое сердце замирает, а взгляд падает на маленькую липкую записку, лежащую посреди пола, над стальным водостоком.

Наклоняюсь, чтобы прочитать ее, в голове кружится голова.

Это смайлик с одним словом под ним. Когда я его читаю, кровь отливает от моего лица.

Мои губы немеют, а пальцы обжигает приступ тревоги.

Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Стеклянные стены теплицы — ярко-оранжевые, освещенные извне.

Нет. Нет, он бы этого не сделал.

Я врываюсь в дверь и падаю на замерзшую землю в тот же миг, когда вижу, как пламя лижет небо яростными вспышками оранжевого, красного и желтого цветов.

Бумажка выпадает из моей руки.

:) Горите

XXXIX

Уинн

По улицам разносится вой сирен.

Лэнстон протягивает мне чашку кофе, и мы выходим на улицу, накинув на плечи одеяла, чтобы посмотреть, что там черт возьми горит в четыре тридцать утра.

Яркое теплое сияние освещает небо в южной части города.

Лэнстон сидит на капоте своей машины и потягивает напиток.

— Думаешь, это кукурузное поле? Хотя, наверное, слишком поздно для разведения костра.

Я пожимаю плечами.

— Может, кто-то специально это сделал.

Моя чашка застывает, не доходя до моих губ, как на ум приходит одно имя.

Наши взгляды встречаются, и Лэнстон бледнеет, когда мы одновременно бормочем:

— Кросби.

Весь город проснулся и с испуганными лицами смотрит, как мы мчимся по главной улице.

Пожар слишком далеко, чтобы быть кукурузным полем. Мое сердце беспорядочно колотится в груди, а в горле пересыхает.

С тех пор как мы сели в машину, Лэнстон не сказал ни слова. Страх пронизывает воздух вокруг нас.

Пожалуйста, не «Харлоу»… пожалуйста.

Я повторяю эту мысль снова и снова, пока мы не мчимся по длинному отрезку дороги, ведущей к реабилитационному центру.

Мое сердце сжимается, когда мы пересекаем лесополосу и видим выстроенные пожарные машины, которые беспрестанно разбрызгивают воду на «Святилище Харлоу». Все здание охвачено яростным пламенем, поднимающимся выше в небо, чем я когда-либо видела, чтобы огонь поднимался.

Из моих уст вырывается гортанный, животный крик.

Лэнстон нажимает на тормоза и смотрит на этот ад так, будто ему выстрелили в грудь.

Его глаза широко раскрыты, а челюсть безудержно трясется.

Мое тело действует по собственной воле. Я открываю дверь и бегу к горящему зданию. Жара невыносима даже с расстояния двадцати футов. Пожарные поворачивают головы, пока я пробегаю мимо них, некоторые бросают шланги и бегут за мной в полном снаряжении.

— Остановись! — кричит один.

Но я не могу остановиться.

Ничто не помешает мне добраться до Лиама.

В один момент я бегу прямо к входной двери. В следующее мгновение — я на земле, уставившись на искаженное болью лицо Лэнстона.

Он схватил меня.

Требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем я начинаю бороться с ним, напрягая все свои силы.

Его хватка становится крепче и он не отпускает.

Я неистово кричу ему:

— Лиам внутри! Что ты делаешь? Лэнстон, ты убиваешь его! Отпусти меня! Отпусти меня! ОТПУСТИ. ОТПУСТИ МЕНЯ.

Я бьюсь в его сильных объятиях, пока энергия адреналина не выплескивается из меня, а слезы не заливают глаза. Начальный шок перерастает в ощущение потери, которого я никогда раньше не испытывала, в сокрушительный, безнадежный груз, въедающийся в саму душу.

Плач, вырывающийся из моей груди, — это худший звук, который я когда-либо слышала, разрывающий сердце.

Лэнстон плачет вместе со мной. Несколько пожарных становятся на колени возле нас и призывают вернуться к машинам скорой помощи.

Как Лэнстон находит в себе силы встать и нести меня, я не понимаю. Медицинский персонал раскладывает брезент и носилки, ожидая, что они будут заполнены ранеными, но когда истерика исчезает из моего шаткого разума, я осознаю, что они еще не вытащили ни одного человека.

Джерико, Елина, Поппи, Лиам, доктор Престин, миссис Абетт, все остальные пациенты и персонал… В «Харлоу» около полусотни человек. И ни одного не спасли?

Я наклоняюсь, и меня начинает тошнить на заднем сиденье скорой. Лэнстон отчаянно обнимает меня и плавными движениями растирает мне спину, пытаясь успокоить мое нытье.

Как это могло произойти? Почему это произошло?

Из здания, прихрамывая, выходит мужчина с двумя другими на плечах. Все оживляются, и команда скорой помощи подбегает с носилками.

Я смотрю, как они пытаются реанимировать одного из них. Другого кладут на носилки для немедленного лечения и транспортировки. Я вырываюсь из рук Лэнстона и бегу к носилкам.

Это не Лиам. Они намного меньше его, но это все, что я могу сказать. Отчаяние и шок поглощают меня, когда я смотрю на обгоревшего человека передо мной.

Их кожи нет.

Все волосы выгорели с их тел.

Я не знаю, кто это был.

Все, что я знаю… это то, что смерть была бы добрее этой жестокой судьбы.

Мой взгляд возвращается к двум другим. Лэнстон рядом со мной, рыдает, глядя вниз на человека, который, как я только что убедилась, не является Лиамом. Гнилостный запах сожженной плоти жжет мне глаза, но я моргаю, чтобы побороть желание снова вырвать.

Мы неуверенно подходим к мужчине, который вынес тех двух людей. Он стоит на коленях, в основном невредимый, но покрытый сажей и страшно кашляет. Я узнаю в нем ночного сторожа. Скорая помощь немедленно забирает его с места происшествия.