На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом случае диагностику лучше всего было проводить с помощью компьютерного томографа — так можно было быстро определить причину непроходимости кишечника. Когда все было готово, я последовал за Ульрикой в кабинет КТ и, пока устройство сканировало кишечник пациента, высказал ей свое мнение.
— То, что ты сказала и как с ним разговаривала, было неуместно, — сказал я. — Я бы даже сказал: недостойно.
Я подумал, что женщина, которая имеет столь безжалостный подход к другим, должна быть в состоянии выдержать подобную критику. В конце концов, в таком вопросе я не мог бы поступиться принципом без угрызений совести. На мой взгляд, у нашего пациента с кишечной непроходимостью просто не было сил постоять за себя.
С тех пор между Ульрикой и мной царила довольно холодная атмосфера. Я до сих пор считаю, что поступил правильно. Я, наверное, снова поступил бы так же, окажись в подобной ситуации.
Общение — чрезвычайно важная часть работы в отделении неотложной помощи — как для врачей, так и для медперсонала. Правильным словом или жестом в нужное время мы можем разрядить острые ситуации, обуздать страхи пациентов и их родственников, завоевать доверие.
С другой стороны, любое бездумное замечание может иметь далеко идущие негативные последствия.
Если я укоризненно спрошу у вспыльчивого пациента с высоким уровнем алкоголя: «И как можно столько пить?» — я не удивлюсь, если после этого ситуация обострится. То же самое относится к комментариям, которые часто бывают фактически верными, но редко полезными, например: «Вы могли бы сказать мне это раньше!» или «Вы не единственный пациент, о котором я должен позаботиться прямо сейчас!» А качка с полностью лысой головой и татуированными фалангами пальцев, буквы на которых, если сжать руку в кулак, складываются в слово «хардкор», не стоит упрекать в том, что он едва сдерживает слезы из-за крошечного надреза на лбу.
Не поймите меня неправильно, дело не в отсутствии воли, характера, не в робости, излишней скромности или профессиональном этикете. В «горячей точке», такой как неотложка, иногда крайне важно сохранять твердость и ясно выражать свое мнение. Однако это не значит, что вы всегда должны говорить все, что думаете. Скорее, важно взвешивать предполагаемую реплику, спросить себя, а действительно ли необходимо и целесообразно исправлять собеседника? Может ли все измениться к лучшему, если я изолью свой гнев — или я просто рискую навлечь на себя новые сложности, задержки или непонимание?
Неоспоримое преимущество работы в центральной неотложной помощи в том, что мы обеспечиваем пациентам внимательнейшее сопровождение во время их пребывания у нас, но продолжительность нахождения здесь остается ограниченной. Даже самые сложные, заносчивые и требовательные из них покинут нас в обозримом будущем. Если посмотреть на это трезво, окажется, что в большинстве случаев волноваться не стоит, и проблема решится как бы сама собой.
Конечно, темпераментным персонажам бывает сложно держать себя в руках. Время от времени я испытываю это на собственном опыте. Например, если руководство клиники просит изложить свою позицию по жалобе, а я смотрю на нее и считаю совершенно необоснованной или даже возмутительной. Тут просыпается мой «инстинкт львицы-матери». Как только кто-то несправедливо обходится с отделением неотложной помощи и особенно с моей бригадой, я готов биться до последнего. Со временем я понял, что лучше для начала сформулировать свое мнение на бумаге, чтобы дать выход негодованию, а затем оставить записку в папке с черновиками до следующего дня, чтобы пересмотреть на остывшую голову — и, если необходимо, немного смягчить.
Язык, на котором мы общаемся между собой, почти так же важен, как и общение с внешним миром. Центральное отделение неотложной помощи — это всегда командная работа, и она может быть успешной только в том случае, если вы понимаете друг друга, можете поставить себя на место другого и способны воспринимать конструктивную критику. Это относится как к медперсоналу, так и к посредничеству между медперсоналом и врачами.
* * *Вернемся к Ульрике, которая тем временем инициировала экстренную операцию госпожи Кесслер. Один из экранов на посту показывает план загруженности операционных клиники. Все готово к операции, она может начаться в любой момент — показывает цветной индикатор. Но все еще неизвестно, позволит ли состояние госпожи Кесслер сделать ей операцию. На этот раз я решаю воздержаться и ничего не комментировать. Когда Ульрике выходит из палаты после разговора с пациенткой, одного холодного взгляда достаточно, чтобы убедиться: наши точки зрения не совпадают. У нас обоих, наверное, есть дела поважнее, чем снова это обсуждать.
Чуть позже выясняется, что я ошибался в своем предположении. Когда я вставляю перевязочные ножницы в таз для ультразвуковой очистки, заходит Ульрике. Достав из ящика пластырь, она говорит будто бы мимоходом, словно делая замечание о погоде:
— Я знаю, ты считаешь меня стервой.
Я нажимаю красный переключатель на боковой стороне очистительного прибора, и машина включается с тихим гудением.
— Дело не в этом, а в сочувствии и уважении к пациентам. Думаю, я в прошлый раз это объяснил.
— Объяснил. — Ульрике закрывает ящик тележки с инструментами и поворачивается ко мне. — А я хочу прояснить одну вещь: я действительно беспокоюсь о том, что и как говорю. Возможно, больше, чем многие здесь. Конечно, мне было бы приятнее, если бы я всегда могла распространять позитивную атмосферу и поднимать настроение людям. То, что я говорю, часто вызывает дискомфорт — у всех сторон. Поэтому я должна прятаться за фразами, которые звучат сладко, но скрывают правду? Посыпать новость щепоткой сахара, чтобы было не так горько? Поверь, зачастую это было бы проще. Но это не главная моя задача как хирурга. Я обязана прояснить для пациентов наши выводы и варианты лечения. А чтобы они могли принять решение, я должна объяснить им возможные последствия недвусмысленно и без прикрас. Если бы я позволила состраданию или сочувствию помешать мне сделать это, я бы практически низвела взрослого человека до положения ребенка только потому, что он болен. И вот это было бы настоящим признаком неуважения.
С этими словами Ульрика выходит из гипсовой. Вскоре
