В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

лесовика, но вошедший следом Богдан выглядел примерно ровесником Кости или чуть помладше. Чем-то он напоминал конкистадора – худощавый, темноволосый, с узким смуглым лицом, хрящеватым носом и испанской бородкой. Толстая вязаная шапка, острым углом торчащая над макушкой, вызывала ассоциацию с испанской каской. Взгляд его карих глаз был цепок и беспокоен. Говорил он с мягким южнорусским «г». Разговор Богдан начал на повышенных тонах:

– Ну как так получается? Возвращаюсь в поселок и вдруг узнаю, что двое приезжих научников собираются до Чинги и дальше, а я ни слухом ни духом! Давайте хоть познакомимся для начала…

Костя, избрав свой самый авторитетный тон, представил нас обоих, вкратце рассказал о наших исследованиях на Бикине, описал нынешние цели и задачи. Он тут же заверил Богдана, что мы не раз ходили по охотничьим тропам и путикам, знаем правила остановок в пустующих вне сезона балках, а чаще ночуем в палатке, в наиболее интересных с нашей точки зрения местах. Богдан поостыл:

– Я не к тому, что вы что-то напакостите или спалите. Да и избушки мои вы вряд ли найдете – замаскированы. Просто места там глухие, заплутать можно без провожатого. И мне же потом вас искать…

– Так, может, вы согласились бы нас сопровождать? Это было бы просто отлично! И нам проще, и вам спокойнее.

На принятие решений Богдан оказался скор:

– Ладно, когда наметили выходить? Завтра утром? Давайте днем, я две недели дома не был, как раз расчищал завалы на участке, надо хоть помыться-постираться, с семьей побыть!

А дальше пошел настоящий калейдоскоп.

По пути к балку в устье Омшаного ручья, на надпойменной террасе – серебристый от времени деревянный крест, память о разгроме поселений здешних староверов в 1930-е гг. «Омшаный – не от слова "мох", а от слова "омшаник" – утепленный сарай для зимовки ульев с пчелами», – просвещал нас Богдан. Потом старый лагерь золотоискателей. Вечером попали под короткий сильный ливень. После него – бешеный взрыв птичьего вокала из долины Биамо, умудрились сделать учет. В маленькой избушке, просушивая вещи, натопили, устроили настоящую парилку, я предпочел спать не на нарах, а на полу – все же прохладнее.

Тяжелый переход в 25 км до ручья Дальнего по тропической жаре и влажности. С утра форсировали Биамо по скользкому полузатопленному бревну, я оступился, вымок по пояс, едва не унесло течением. Затем кошмарный километр непролазной поймы с протоками, тропы нет, идем, выискивая затески на деревьях. Дальше легче – 7 км прямого как стрела теодолитного хода и хорошая тропинка по густому ельнику прямо до балка. От тропы отходят еле заметные путики с капканами, приведенными на лето в нерабочее положение. Взопрели, но предпочитаем не отдыхать – на каждой остановке немилосердно жрет мокрец. Еще несколько раз пришлось переходить реку вброд, добрели к срубу в сумерках, снова топим и сушимся, ужинаем в одних трусах. В кашу – черемшу и крапиву, в чайник – чагу.

Бросок к верхнему балку на Дальнем. Все смурные – ночью слегка угорели в балке. По коренному берегу – сплошной бурелом, идем по руслу с косы на косу, в пойме все заросло борщевиком и астрагалом. Гнус лютует. Наткнулись на тополь Максимовича с двухметрового диаметра стволом и высотой больше 40 м. Я почти безнадежно порвал сапог, Богдан натер ноги. Но «баню» в избушке уже не устраивали, дошли посветлу, успели обсушиться на вечернем солнце и сварить ужин на костре. Прямо возле домика – живописный пень с пушистым ярко-зеленым газончиком на горизонтальном спиле, над которым вздымается целый лес миниатюрных пляжных зонтиков красного цвета: мох сплахнум со спорангиями.

Наутро, еще потемну, идем с Костей на учеты в Канделябр, самые верховья Дальнего ручья. Богдан остался на целый день лечить ноги и перекрывать толем крышу. В пойме вымокли в росе по пояс. Втянулись в настоящее ущелье с живописным водопадом в 5–6 м высотой, тремя каскадами. По распадку удалось взобраться на небольшой хребтик и обойти по нему веер истоков ручьев Канделябра. Состав птичьего населения в целом ожидаемый, но в участках бурелома мирно соседствуют крохотные крапивник и короткохвостка – внешне и экологически сходные виды двух разных орнитокомплексов.

Переход на реку Фугоу (Пещерку). Сперва вверх по Ухвату – притоку Дальнего. Потом крутой буреломный перевал Мрачный, спуск в ручей Кофейный с заболоченной кочкарной поймой и подъем на следующий перевал. Наконец спуск к Фугоу и еще немного вниз по реке по травяному кочкарнику, окруженному густым лесом-мертвопокровником, прямо настоящей согрой[17]. Сильно вымотались, хотя прошли всего 12 км. Погода только усугубляла усталость – пасмурный холодный день, сопки в тумане, потом морось и дождь. Вымокли до нитки – в который уже раз! Птицы совсем неактивны.

Ранним утром разошлись по учетам. Я перешел Фугоу, продрался сквозь мордохлыст зарастающей вертолетной площадки и долго бродил звериными тропами по спелому ельнику с нижним ярусом из мелкого папоротника и зацветающей брусники. Дальше – каменистые ярусы-прилавки с земляничными полянами, ель уходит во второй ярус, в первый вымахивают березы. Попадаются толстенные изумрудные лиственницы-шатры с начинающимися почти от земли ветвями. Пятиметровые кусты кедрового стланика иногда растут под корейскими кедрами или кленами. Местами – багульник, ягель. Спугнул с лежки изюбря-пантача, видел следы волка (редкий на Бикине гость!). На обратном пути слегка заплутал, хотя со скал балок был виден как на ладони.

Вечером ходил с Богданом искать пещеру, обозначенную на картах и давшую название речке. Богдан сам еще не все изучил на своем участке. Наткнулись на великолепные столбы из известкового плитняка. А пещерка оказалась спрятанной в ущелье над осыпью – уходящая вверх карстовая дыра полутораметрового диаметра, внутри мокро, жесткая шерсть кабарги, чей-то помет, чьи-то кости. Обратно быстро спустились от осыпи по крутым естественным желобам почти до избушки.

На следующее утро – выход на солонцы вверх по Правой Фугоу. Это уже общая «конвенциональная» территория за пределами Богданова участка. По пути – ручей с пахнущей сероводородом, чуть солоноватой минерализованной водой в небольшом логу. А вот и главные «Староверческие» солонцы – в исполинской яме с целебной цеолитовой глиной белого и голубоватого цвета. К ней со всех сторон ведут настоящие звериные «проспекты». Они переходят в утоптанные ступеньки и концентрируются вокруг мутной лужи в окружении полуголых елочек с обгрызенными корнями. Но солонцы простираются и выше – по разреженному коренному лесу (лиственница плюс береза), где поколениями копытных буквально выгрызены глубокие ниши под корнями.