В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

озер и сухих островов-рёлок тоже представляли собой полигоны-головоломки. Зная расположение лагеря, но обходя по сложной траектории топкие места и разводья, легко сбиться с курса даже при наличии топографической карты, компаса и навигатора. Первое же невозвращение Кости к ужину на Бикино-Алчанской мари Алексей принял близко к сердцу, несмотря на свой фирменный скептицизм. Он сам вдоволь хлебнул здешних реалий, и ему, видимо, представлялось, что тот намертво завяз в зыбкой трясине и ждет помощи. Я отнесся к блужданиям командира достаточно философски – не впервой! Мы, как водится, развели гигантский костер, но его свет со стороны, откуда ожидали коллегу, загораживал мыс густой дубовой рёлки, на опушке которой был разбит лагерь. Леша вышел на край мыска и битый час светил в северном направлении своим мощным фонарем-фарой. Именно по путеводному лучу фонаря, засеченному в безлунной и беззвездной ночи, Костя и вышел в конце концов к нашему табору.

На радостях Алексей устроил настоящий праздник – открыл в дополнение к остывшим макаронам приберегаемую банку консервированных сосисок, нарезал лучку, развел спирт пакетным виноградным соком, неделю назад купленным в поселке. Мы как следует выпили за благополучный исход любых болотных и таежных маршрутов. С Костей произошла метаморфоза: чуть перебрав с устатку, он расслабился, покинул свой строгий футляр и, став милейшим человеком, принялся рассуждать о литературе, футболе и даже женщинах. Трения и споры в экспедиции ненадолго забылись, а Лешу он некоторое время величал не иначе как своим спасителем. Жаль, что этот случай так и остался единичным!

Туман в который раз перешел в морось, морось – в дождь. Мы еще немного попетляли по междуречью Зевы и Малой Светлой, стараясь обходить обширные участки ветровала и совсем уж непроходимые чащобы, ориентируясь исключительно по компасу. Хорошо, когда есть визуальные привязки в виде бортов долин, как на Бурливой и Каменке, либо окружающих сопковых пупырей и очертаний рёлок, как на Зевинском плато! В монотонной тайге без троп таковых нет. Но все же по мере нашего зигзагообразного продвижения к югу строевой лес высокого бонитета[16] становился все сбежистее, понижался и редел, постепенно превращался в «дровяной», по терминологии Арсеньева.

Потом пошли участки сравнительно открытых пространств с купами старых пирамидальных елей, очень напоминающих тяньшаньские. Склоны буквально затопило малиновыми волнами цветущего маральника – даурского рододендрона (который здесь и повсюду в Сибири упрямо называют багульником). Под ногами обильно цвела голубика, наливались соком синие ягоды жимолости. Иногда попадались пологие увалы с набравшим влаги и переставшим хрустеть под ногами ягелем – голубоватым, пепельным, бежевым, желтоватым. Местность в тумане становилась все более живописной – явно начались потихоньку возобновляющиеся старые гари. Вышли к речке, тут и GPS ожил, показав, что мы находимся на Горелом ключе – правом притоке Зевы, впадающем в нее ниже Барсуковки – речки, по которой мы начали свой поход к морю.

Обретение отрядом правильных географических координат Юра приветствовал своим традиционным «Эт-то радует!». А затем уважительно посмотрел на маленькую коробочку с матовым экраном, кнопками, кротким штырьком антенны и эмоционально добавил: «Какая вещуга! Сила!» Костя победно поглядывал на нас – в этот раз «Клинтон» не подвел.

Дальнейшее было уже делом техники. Не спеша дошли до устья Горелого ключа, поднялись на несколько километров вдоль террасы правого берега Зевы и около часу дня достигли места последней ночевки на реке и оставленного нами лабаза. Ровно две недели нас не было на Зеве, а по ощущениям казалось – прошло не меньше месяца!

Лабаз уцелел, хотя изрядно перекосился. Бочка с вещами и провизией опасно зависла над краем помоста. Крупный медведь упорно трудился, пытаясь сперва расшатать и свалить еловые стволы, послужившие основой трех свай, а потом стал методично перегрызать один из столбов. Залезть на лабаз он не мог – стволики были до гладкости ошкурены Николаем. Топтыгину совсем чуть-чуть не хватило терпения или времени. «Ну что, знакомое дело, – бормотал под нос Николай, осматривая повреждения. – Умный, гад, на три столба не распыляется, главное – один порушить, и посыплется все!»

Мы споро разобрали лабаз, разбили табор (снова по дождю) и устроили себе настоящий пир из НЗ и прочего, несъеденного в походе к морю. Сваренная в крепком курином бульоне картошка с двойной порцией тушенки, несколько редисок, чай с рафинадом – красота! А назавтра подоспела уха из шести ленков, выловленных вечером Юрой и Николаем. Вот только выпить за благополучное завершение похода было нечего, как и прежде!

Возможно, мы первые, кто спустился от восточных притоков Зевы непосредственно к морю. Но, конечно, далеко не первые, кто совершал подобный переход в обратном направлении. До нас на Бикин с приморских рек переселялись удэгейцы, потом – староверы. Небольшой топографический отряд Владимира Клавдиевича Арсеньева в декабре 1907 г. поднимался с морского побережья в бассейн Бикина, переваливая через Сихотэ-Алинь. Правда, его путь лежал заметно южнее нашего. Сначала вверх по реке Кумуху (Кузнецова), следующей к югу от Бурливой. Затем отряд через Соболевку перешел на Кусун (Максимовку), преодолел довольно сложный в это время года перевал через осевой хребет, названный Арсеньевым в честь Ричарда Карловича Маака. Дальше последовал спуск по реке Бягаму (Биамо) – южному притоку Улунги. Это уже знакомые нам места – часть охотничьих владений Богдана.

Потом Арсеньев со своими спутниками вышел вдоль Улунги (по-китайски Улянгоу – «горный поток») на замерзший, заснеженный Бикин и проследовал по нему до низовьев. На Бикине, в китайско-удэгейском поселении ниже Лаохозена (Лаухэ), он справлял Рождество, а еще ниже, в китайском Сигоу, встречал новый, 1908-й, год. Четвертого января по старому стилю он сел в поезд на полустанке Уссурийской железной дороги (будущая станция Бикин) и уехал в Хабаровск. Это путешествие с финишем на Бикине оказалось последним в жизни Дерсу Узала – при невыясненных обстоятельствах он был застрелен на своем лесном биваке у станции Корфовская в марте того же года.

Богдановы угодья

Одно из лучших воспоминаний моего предыдущего бикинского сезона – о том, как Богдан водил нас по своему охотничье-промысловому участку.

А началось наше знакомство с недоразумения. Расширяя круг исследований вокруг Охотничьего, мы вознамерились совершить большой маршрут по левым притокам Улунги – Малой и Большой Светловодным (Чинге и Биамо). Накануне вечером начальник метеостанции Игорь, бывший в курсе плана, заглянул в нашу комнату во вверенной ему служебной общаге:

– Тут к вам охотник-соболятник, только что из тайги. Тревожится, как чужие люди будут ходить по его владениям, жить в его бараках! Знакомьтесь – Богдан!

Я ожидал увидеть пожилого замшелого