В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

– Я благодарна судьбе за каждый час жизни… – ну и так далее.

То есть могли быть варианты, конечно, но суть оставалась одна: благодарность! одна благодарность! – и ни слова упрека: а за что упрекать-то – за счастье?!

Кларина история прошибала до слез – Клара умела рассказывать. И все представляли: Клара в нижайшем поклоне, высокий текст, рыдающий муж. Слезы в зале, аплодисменты.

Коллеги Клары пытались примерить ситуацию на себя, но ничего, кроме ора и битой посуды, представить себе не могли. И восхищались Кларой. И ждали…

Но красавец муж никуда не уходил, а, напротив, вил гнездо и квасил капусту (такой красивый!), вырезал из газет и журналов статьи для Кларочки (Клара была политическим комментатором) и растил детей (то есть занимался делом), пока Клара в свободное от работы время репетировала поклоны и учила тот самый текст, меняя варианты.

А время шло, коллеги толстели, дурнели, а с Клары как с гуся вода: стройная, с горящим взором, с тайной в очах – Клара все носилась со своим пунктиком, все ждала, все готовилась к той страшной минуте (а может, она просто обманывала судьбу, как мы обманываем дождь, беря с собой зонтик?).

Так или иначе, но иногда Кларе хотелось, чтобы муж ее уже ушел. Чтобы все – откланяться, отблагодарить и зажить спокойно, по-человечески, без дамоклова меча над головой.

Но годы шли, а муж все солил капусту и никуда не уходил. И страдания Клары длились.

– Да с чего ты взяла, что он такой красивый?! – пытались урезонить Клару коллеги, уставшие ждать трагической развязки. – Видели мы его: ничего особенного. Мужчина как мужчина.

И Клара им не прощала.

…Так и не сгодился ее низкий поклон, зато спина была гибкой, красивой, тайна мерцала в ее глазах, а красавец-муж все вырезал и вырезал из газет статейки, раскладывал по папкам и в мае любил ее больше, чем в апреле, а в июне больше, чем в мае…

Ангел

К одному мужчине, сидевшему в машине, подбежала девочка с тряпкой в руке и принялась быстро-быстро тереть лобовое стекло, имитируя мытье.

– Не надо! – поморщился мужчина, замахав выразительно руками. («Потом мой после них!» – подумал он.)

Девочка взглянула на него – белые кудри, голубые глаза, розовый бантик губ. «Ангел!» – подумал мужчина. И стало неловко. И он повторил: не надо. Но уже с другой интонацией, мягче.

Ангел подошел к открытому окну и, взглянув на мужчину, сказал (этим розовым бантиком):

– Дяденька, а у тебя дома жена повесилась.

Мужчина вздрогнул, обомлел…

Потом уже сообразил, конечно, что это просто сленг такой – ангельская месть дяде, не давшему заработать.

(Но все равно – очень захотелось позвонить жене!.. нет, не потому что!.. а так… просто…)

Он превозмог желание, открыл дверцу, вышел (отодрать ангелу уши? нет? а зачем?), но ангел шустро развернулся и улетел.

Вот зараза! – подумал мужчина.

Вот зараза! – подумал улетающий ангел.

Чужая беда

Одна женщина из дальнего селения ехала в Москву искать солдата, и никто в купе толком не мог ни спать, ни есть, потому что все три дня пути эта женщина не спала и не ела, а только плакала и плакала, вот такое неудобство.

А дело было вот в чем.

Пропавший без вести солдат, ее зять, вдруг прислал письмо, где сообщил, что жив, но покалечен в войне, потерял ноги, что лежит в госпитале и не знает, как жить дальше. Письмо было зачитано до дыр, облито слезами, но при этом конверт с обратным адресом куда-то сгинул, такая беда. И пока они искали всем миром этот конверт – вскрывали полы, исследовали все щели! – пришло другое письмо, где солдат горько сетовал, не получив ответа, и мучился сомнениями: а нужен ли он им теперь, безногий калека, и, судя по всему, не нужен, а коли так, то прощайте, мол, никого не виню, значит, такова судьба, не поминайте лихом.

И тут сердце разорвалось у женщины, там же, на месте, – сердце склеили, а у дочери начались преждевременные роды, но, слава, богу, все обошлось, и дочь родила сына, вылитого отца, и вот тут…

И вот тут какая-то неточность, расплыв, расфокус, провал в памяти у попутчиков, надорвавшихся душой и телом три дня подряд слушать одно и то же, в связи с чем и не вспомнить теперь и не сказать толком: а что случилось-то со вторым конвертом?! То ли адреса солдат не написал – по ненадобности уже, мол, то ли они его опять потеряли – что уже чересчур, невероятно, перебор, ерунда какая-то! – тем не менее ясно было одно: адреса не было, и, пообещав дочери: «Без Коли не вернусь!» – женщина ехала в Москву искать солдата, как письмо Ваньки Жукова «на деревню дедушке».

Вот такая история.

И все в купе, конечно, утешали женщину, дружно кляня эту чертовщину с конвертами, вылившуюся в такую катастрофу, людское горе, рок… но а есть-то надо?

А женщина все плакала и плакала, отказываясь есть и пить, а дома оставалась плакать ее дочь, солдатская жена, у которой от этих слез пропало молоко, и плакал ее мальчик, солдатский сын, чуя в доме беду, а где-то одиноко плакал безногий солдат Коля, не получивший ответа, и все эти реки слез желали слиться в один океан любви – и эта живая боль, раскрытая, как рана, мучила людей в купе, и было тяжело.

И каждый стал вспоминать свою историю – по поводу и без, мало-помалу отгораживаясь своей печалью от беды женщины, – таковы защитные силы человеческого организма, ничего не поделаешь. «Проклятая война!» – говорили попутчики, то есть и войне досталось, и стране, и все дальше и дальше уходили в своих рассуждениях умные люди от беды женщины (не догонишь! не догонишь!), и женщине с ее тяжелой ношей было за ними, конечно, не поспеть…

Но, уже подъезжая к Москве, женщина вдруг собралась, вытерла насухо слезы, завязала потуже платочек, села и приготовилась брать Москву.

И тут в купе кого-то осенило:

– А где же вы будете его искать?! Какой госпиталь, род войск – вы знаете?

– Да откуда ж я знаю!.. – вздохнула женщина.

– А вы в Москве-то раньше бывали?

Женщина отрицательно покачала головой.

Купе уставилось на селянку, ее беда вдруг предстала перед всеми во всем своем поганом величии, она обожгла сердца – и защитные силы организма вдруг разом всем отказали.

– Но вы хоть представляете себе эту Москву?! – с ужасом спросил кто-то («Ну, вот зачем я