Поверь. Я люблю тебя - Изабель Филльоза

бабушек, и прадедушек и прабабушек. Так мы вспомним всех наших предков. В этой родственной преемственности нам легко узнать и себя самих. Ведь мы ощущаем глубинную боль, сочувствие объединяет нас, несмотря на насилие, скверное обращение, на злоупотребления родительской властью.

Когда примирение с самим собою совершилось, остается восстановить отношения с родителями. Если вы внутренне крепки, в теле ощущение легкости, вы свободны в действиях и в мыслях, а все зависимости и уязвимости отброшены, – на этом этапе терапии очень желательна задушевная встреча с родителями. Если раньше – тогда небезопасность, оставшаяся после травм еще не вылеченных, позволит родителям отрицать, опошлять, оправдываться, обвинять нас. Короче говоря, защищать себя от истины. Нас напрягала одна мысль об их реакции, то есть мы сосредотачивались на них, что побуждало их самих тоже сосредоточиться на себе и, конечно, защищаться.

Раз и навсегда вылечившись эмоционально и освободившись от какого бы то ни было осуждения, мы способны выразить им свою боль без всякого намека на агрессивность, проявив здоровый гнев и при этом их не осуждая, а с полной ясностью потребовав возмещения принесенного ущерба. Теперь мы вполне способны определить наши тогдашние потребности, что позволяет нам воздержаться от упреков, при этом точно выражая себя. У родителей при этом нет ощущения, что на них нападают. Поэтому им ни от чего не нужно защищаться. Они могут сосредоточиться на вас, поскольку мы и сами сосредоточены на нас, а больше уже не на них.

Всему свое время, не торопите событий. Не старайтесь исцелиться слишком быстро. Если встреча слишком скорая, есть значительный риск, что родители займут оборонительную позицию или примутся винить себя. Чаще всего, если готовы мы сами, то и родители готовы тоже.

VIII.Путь к выздоровлению

Когда я обращаюсь к теме выздоровления, мне сразу вспоминается благодарное письмо от Амели: «Я часто думаю о тебе с огромной радостью. Я так счастлива, что смогла проделать с тобой всю эту работу и почувствовать, что она принесла свои плоды. Больше всего изменилось мое отношение к матери. Мы все серьезнее говорим друг с дружкой, по-взрослому, с уважением, и это действительно хорошо». В начале терапевтического курса говорить о матери было для Амели просто немыслимо. Другие – смогли примириться со своими родителями. Но ее мать… Коммуницировать с ней просто было чем-то из области невозможного. То есть примирение – это как понятие с другой планеты. И тем не менее она прошла этот путь, и не только мать, но оба ее родителя ответили ей «мы с тобой».

1. Когда?

Лилиана увиделась с родителями на следующий день после первого терапевтического занятия. На втором она рассказывает: «Вы открыли мне глаза. Я не могла понять, как страдала в детстве. Думала об этом весь вечер и половину ночи. Какие только воспоминания на меня не нахлынули… Я не переставая плакала. Утром позвонила на работу сказать, что не приду, и отправилась к родителям. И проговорила с ними подряд, без перерывов, целых семь часов! Уходя, я немного забеспокоилась – почему такое могло случиться. На следующий вечер я встретила отца на рынке. У него был усталый, недовольный вид. Вы представить не можете, что он сделал после нашей встречи! Он поехал в дом престарелых и целых семь часов разговаривал со своей матерью!» Вот одно из самых эффективных и скорых примирений, какие мне приходилось видеть! Эта молодая женщина научила меня смирению. Такой опыт сметает прочь все предосторожности, какими я щедро осыпала вас прежде. Лилиана была далека от стадии безмятежного спокойствия, рекомендованной на предшествующих страницах. Стоит, правда, уточнить, что ее душевные раны не были тяжелыми. Да ведь и реакция ее отца показывает, что в детстве ей уделяли внимание. В этой семье, конечно, никогда не разговаривали по душам, никогда не проявляли открытых эмоций. Но это было всего лишь неведение. Когда родителям объяснили важность эмоций, те немедленно открылись. Папа сразу воспринял это всей душой и, не откладывая, помчался исправлять историю собственной жизни.

Мне трудно представить, чтобы человек, с которым действительно плохо обращались, так легко пошел бы на сближение со своим истязателем. Впрочем… Вот и другое скоропалительное примирение: история Тао. На занятиях этот двадцатитрехлетний молодой парень, высоченный, худой и сутулый верзила, очень замкнутый и неразговорчивый, чрезвычайно скромный, по крупицам ронял подробности о своем одиночестве, тоске, о том, как его ежедневно унижает хозяин, и что в компании, где он работает, он чувствует себя почти рабом. На следующее утро он не явился. Я встревожилась. В 11 часов он приходит с улыбкой на устах. Он кажется выше сантиметров на десять и буквально сияет. Когда он берет слово, все мы поражаемся, какой у него теперь твердый и теплый голос. Показательное превращение. Тао объясняет нам причины опоздания. Вернувшись к себе, он, вместо того чтобы написать письмо, которое я просила его создать, пошел поговорить со своей матерью. Рассказ об этой встрече восхитил всю группу – до того убедителен был Тао. Поначалу мать стала оправдываться. Ему удалось перебить ее словами: «Нет, мама, не оправдывайся, а лучше выслушай меня. Перестань сосредотачиваться на самой себе» – после чего она заплакала, прибегнув к своей привычной системе защиты. Но эти слезы уже не могли разжалобить Тао. «Да перестань наконец рыдать, мам, это я говорю не для того, чтобы слушать твой плач, теперь ты меня послушай. Я пришел поговорить о себе и прошу тебя выслушать меня. Посмотри мне в глаза. Ты не обвиняй себя, а слушай меня!» Так он бился с ней около часа, пока она наконец не согласилась послушать. И тогда они поговорили по душам. Она призналась ему: «Нет, Тао, я била тебя не за то, что ты делал глупости. Я тебя била каждый день, просто так, без причины. У меня не было сил, я старалась сделать тебе больнее, разрушить тебя. Это была не твоя ошибка, дело было во мне. А еще – ты-то вот не помнишь, а ведь я пытала тебя электрическими проводами…» Она рассказала ему все, что с ним делала, чтобы между ними больше ничего не стояло, чтобы освободиться, – ей от чувства вины, а ему – от страдания и унижения. Выразив эмпатию к тому малышу, каким он был когда-то, она рассказала ему о собственном детстве во Вьетнаме, о своих страданиях, о пережитых пытках. Теперь уже не оправдываясь. Просто чтобы разделить с ним это. Они разговаривали долго. Потом мама пошла поговорить с другими