Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон

41

В школе пусто, жарко и пыльно. Обычно в это время дети сидят за партами, но вопрос о том, кто заменит Ниему, пока не решен.

Едва войдя в класс, Клара чувствует, как ее охватывает нестерпимая печаль. С доски еще не стерта тема последнего урока Ниемы, на столе в папке лежат листки с непроверенным домашним заданием. Рядом с папкой стоит траурный фонарик из зеленой рисовой бумаги, за которой мерцает пламя свечи. Кто-то забыл возле фонаря баночку с клеем и кисточку, которая прилипла к столу. Наверное, кто-то из детей сделал фонарик в память о Ниеме.

Дети всегда ее обожали. В отличие от Теи и Гефеста, Ниема любила, когда ей задавали вопросы. Ей нравилось, когда с ней спорили, когда отстаивали свою точку зрения. Она бывала терпелива, когда ее объяснения не понимали, и радовалась, когда ей удавалось все растолковать. Ниема была хорошей учительницей, и Клара испытывала благодарность к ней всякий раз, заходя в классную комнату. И теперь она не могла поверить, что днем Ниема была такой, а ночью шла в лазарет, где убивала людей. Ни один житель деревни никогда не был способен на такое. Потому что превыше всего они ценят жизнь. Сначала чужую, а потом – свою.

Эмори, нахмурившись, смотрит на траурный фонарик.

– О чем ты думаешь, мам?

– Свеча почти догорела, – говорит она. – Значит, ее зажгли вчера вечером.

– Это важно?

– Становится все труднее понимать, что сейчас важно, а что – нет, – говорит она, снимает со стены запаянную в пластик карту, кладет ее на парту и встает над ней, упершись в парту руками.

– Гефест знает, какие эксперименты проводила его мать. Нам он ничего не расскажет, но, если узнаем, где он живет теперь, мы сможем обыскать это место. Может, найдем что-нибудь полезное.

– Но как? Гефест может жить где угодно.

– Не где угодно. Я часто видела, как он выходил из деревни, когда ходила вечерами купаться. Он всегда шел от ворот на запад.

Она показывает пальцем в сторону деревни, а сама поворачивает к узкой тропке, которая ведет вниз, к небольшой бухте.

– Там внизу какая-то постройка, – говорит Клара, замечая символ в виде скрещенных мечей над прямоугольным блоком. – Может, там?

– Наверняка, здесь же ничего больше нет. Далеко отсюда пешком, Аби? – спрашивает меня Эмори.

– Тридцать минут, – отвечаю я.

– А на лодке?

– Смотря кто будет грести, – перебивает ее Клара.

– В смысле? – удивляется Эмори.

– Ты прекрасно знаешь, в каком я смысле, – отвечает Клара лукаво. – Ты же совсем не разбираешься в лодках. Если ты сядешь на весла, сначала будешь час грести на одном месте, потом поймешь, что забыла поднять якорь, а пока будешь заниматься им, упустишь оба весла. Как тебя называл папа?

– Морским леопардом, – отвечает Эмори, улыбаясь воспоминаниям. – Зверь, который грациозен везде, кроме океана.

– На весла сяду я, – заявляет Клара решительно. – Видишь, не зря Тея меня с тобой отпустила. Минут через десять-пятнадцать будем на месте, в зависимости от течения.

Скоро мать и дочь выходят за волнорез и оказываются в открытом море. Клара ловкими движениями направляет лодку вперед. Она научилась грести у своего отца, который всегда был в море.

Даже мальчиком Джек проводил мало времени в деревне. Его манили древние руины, он мечтал отправиться навстречу приключениям вместе с Теей. Став учеником, он брался за любое задание, лишь бы оказаться за пределами деревни.

Эмори всегда удивлялась тому, как много общего у Клары с Джеком. Его не стало, когда Кларе едва исполнилось двенадцать лет, да и до гибели он редко бывал дома. И когда только он успел передать дочери свою беспокойную натуру? Или стремление к неизведанному передалось ей, как вирус, пока отец в свои редкие приезды, чистя на кухне картофель, тяжко вздыхал и поглядывал на горизонт? Или он научил этому Клару специально? Но когда?

– Ты сейчас думаешь о папе, да? – спрашивает Клара, глядя на мать.

– Как ты догадалась?

– У тебя такой вид, как будто ты говоришь себе: не забыть сказать Джеку, когда он придет…

Эмори задумчиво улыбается.

– Я думала, что уже привыкла, но… – Она замолкает, пожимая плечами. – Сама вспоминаю о нем по десять раз на дню, не меньше. Будь он сейчас здесь, я бы рассказала ему обо всем, что мы сделали, а он бы сказал что-нибудь такое, что мы бы… – Она со смехом качает головой. – Глупо. Честно говоря, даже очень глупо, но я все-таки думаю, что его слова помогли бы мне все понять.

– Я тоже по нему скучаю, – говорит Клара. – Только представь, как весело ему было бы гонять с нами сейчас по острову!

– А сколько на нас вывалилось бы фактов! – восклицает Эмори так, что Клара хохочет. – Он бы показывал нам каждое встреченное животное, сообщал его латинское название и способы миграции.

– Он любил факты, да?

– Просто упивался ими, – отвечает Эмори, с удовольствием вспоминая эту забытую привычку своего мужа. – Я думаю, именно поэтому ему так нравилось быть учеником.

– Как ты поняла… Я имею в виду, ты же не совсем…

– Как я, сугубый скептик, смогла полюбить истинно верующего, как твой отец? – спрашивает Эмори, пока Клара сосредоточенно проводит лодку через сильное течение. – Твой отец был учеником, но он был добрым и любящим, беззаботным и иногда бесшабашным. Его вера в старейшин была лишь одной из составляющих его личности. В этом он нисколько не походил на моего отца, у которого вера затмила все, что в нем есть. Джек понимал, что у меня есть вопросы к нашему миру, но он восхищался этим. Мы любили друг друга и потому легко мирились с недостатками друг друга.

– Если ты могла принять это в нем, почему ты не смогла принять то же самое во мне, когда я стала ученицей? – тихо спрашивает Клара.

Долгие годы напряженное молчание было лучшим, на что она могла надеяться в своих отношениях с Эмори. А когда Клара сама стала решать за себя, как ей жить, ей показалось, что мать и вовсе умыла руки. Они никак не могли найти золотую середину и потому ходили друг перед другом на цыпочках, изводили друг друга вежливостью и общими фразами, не решаясь затронуть по-настоящему волнующую их тему из страха поссориться раз и навсегда.

Но сегодня мать и дочь чувствуют себя командой. Эмори слушает Клару, доверяет ее суждениям и соглашается с ее решениями. А в глазах Клары именно те качества матери, которые она прежде считала недостатками, вдруг превратились в силу. Никогда еще она так не