Акума, или Солнце мертвых - Александр Евгеньевич Белых

уплыть в Лахту, занырнуть в Свирь, убежать в Сельгу. Куда бы ещё дальше Исакогорки уйти? В дебри папоротников на Дальнем Востоке, стать моряком на китобойном флоте, запускать гарпуны в Левиафана! В скит! К вепсам!

Этот случай разбудил в нём желание прилюдного позора и наказания. Ночью, тайком, при свете немецкого фонарика, тоже привезённого отцом из Австрии, где он служил в течение пяти лет по окончании войны, Миша принялся складывать мозаику из обрывков письма, припоминая обстоятельства и подробности его написания. Бабушка его, как жалко её, бедную-бедную, этого беззащитного беспомощного старого ребёнка, бабушка его всегда сердито ворчала на его родного отца за то, что отсутствовал вместе с матерью в самые нежные детские годы, проведённые ребёнком в дворовой ограде деревенской вольницы, а за пределы ворот – ни-ни!

Отец шлёт посылки со сладостями и одеждами, за которую презирала его местная голытьба. Закормленный шоколадом, оттого страдающий частыми запорами, которые доводили до слёз, мальчик смотрит через штакетник на деревенских сорванцов, убегающих на речку то купаться, то на рыбалку. Пуще всего ему хочется подружиться с маленьким пастушонком, босоного шагающим по пыльной дороге на выгон с коровой. Он тоже хотел бы прыгать вместе с ним по грязным лужам после дождя, кто больше испачкается; погонять вместе с ним животину, резвиться с собакой, нырять с дерева. Когда в воротах калитки появился военный человек в шинели с блестящими на солнце пуговицами, бабушка в нарядной понёве, в белом платочке в горошек, сказала приторно, ласково, подтолкнув сурово, взашей, костяшками пальцев любимого внука, что вот, мол, Миша, твой отец вернулся-таки, беги, беги же, ну встречай… Рядом с мужчиной стояла женщина, мама, узнаваемая по фотографиям, красивая, не похожая на деревенских баб в затрапезных платьях, в резиновых сапогах. Пальто было долгополым, меховой воротник широк, чёрно-бурой лисицы, с лапками, красиво уложенные волосы венчала фетровая фиолетовая шляпа с брошью. Красивый мужчина в фуражке с кокардой, улыбка во весь рот, открытое лицо, подхватил мальчика на руки, вознёс выше забора, на который ему запрещалось вскарабкиваться, вознёс выше стропил. Жених, жених! Вырос-то как! Пятилетний мальчик ошалел, сморщился, ощерился, вцепился тоненькими пальчиками в мясистое розовое лицо чужого дядьки, впился в веки, выдавил звук «ы-ы-ы»… И давай ныть, ныть… Он не хочет быть женихом, так дразнятся мальчишки. Кровь брызнула по отцовским щекам, и мальчик заорал от страха. Так произошло знакомство с отцом после долгой разлуки.

Тогда – расцарапанная щека, сейчас – разорванное письмо… Миша остался один, отец незаметно, не прощаясь, уехал в Новосибирск вместе с сослуживцем (почему-то запомнилось) неким полковником Смирновым, инспектором исправительно-трудового лагеря № 988 (запомнилось потому, что шутливо грозил забрать Мишу, если тот будет вести себя неподобающе). Мама тоже уехала на большой педагогический совет в Архангельск.

Он проснулся в пустой квартире, одинёшенек, войлочные образы сна ещё не рассеялись, вставали в тёмных углах квартиры. То были сны о милой-милой родине, о его далёкой Ижоре… Язык его рифмовал город Ижору с созвездием Стожаров, сбиваясь на пушкинский слог. Снилось ему, будто в доме у Ниночки Хрю-щевой, в чисто прибранном доме, без единой соринки, какой-то праздник, было много гостей, и дарит она всем приглашенным живых птиц в клетке, дарит щеглов. А Мише дарит большого белого попугая. Птица говорит ему: «Храните деньги в сберкассе». А где же кошки, Путя, и Зина? Лицо у Нины белое-белое, без театральных румян, без подведённых сурьмой бровей. Их нет, нет, лукаво отвечает Ниночка… В комнату вбегает большая собака, добродушный сенбернар, без имени, виляет хвостом, ластится, лижет руки у Нины. Миша завидует этой безымянной собаке, завидует, что он сам не собака, что это не он лижет Ниночкиных рук, и он понимает, что собаку зовут Лиджи…

Пройдут годы, десятилетия, исчезнет его великая страна, и старенькой собачонкой, беспородной, он будет лизать другие руки, беспризорному плюшевому мальчишке-приблуде, подобранному у мусорного контейнера. Этим рукам он отдаст всё – отцовскую квартиру, потравленные рукописи, непечатное наследие, отдаст своему сиротливому потомку, которого когда-то взыскал, на которого будет топать ногами, стучать кулачками по столу и прогонять прочь с глаз долой.

А теперь от Нины ждёт писем. Она старше его, она уже самостоятельна, сама распоряжается своей судьбой, кокетливо вышагивает по Невскому проспекту в модном платье. Он завидует её независимости. Завидует тому, что Нина может собраться и поехать в Ленинград по своему усмотрению, не спрашивая своих родителей… Ему кажется, что в этом городе ждёт его большое будущее. Бок о бок с Ниной он идёт по Невскому проспекту, озираясь на прохожих. Они идут на поэтический вечер Акумы. Он написал письмо к поруганной поэтессе, опасный отважный шаг. Нина нашла её адрес, выцыганила у друзей. Весть о будущем придёт от неё, от великой старухи. А если не придёт ответ?

Отдельные строки письма, написанного полгода назад, 31 января 1964 года, время от времени проносились в его голове. «Вот уже два года, как я заразился Вашей поэзией»…

«не проходит и дня, чтобы с каким-нибудь вздохом не вылетела Ваша лёгкая строка»… «Меня зовут Миша, мне 16 лет». «это не лесть, это правда, хочу, чтобы Вы мне поверили». «Вы стали для меня любимым героем, кумиром, и бог знает кем еще»… «А особенно замучила меня эта любовь, когда почти на год пришлось разлучиться с Ленинградом»… «здесь в глуши зимних лесов, вдали от любимого города, друзей, Вас, Финского залива, Ораниенбаума, как обойтись без ваших стихов».... «пусть мир ваших стихов мал, но он полностью вмещает в себя все тайны, личные струны души»… «заставляющий комкать зубами подушку и шептать, шептать в слезах»… «скорей бы лето, в июне я буду там, побегу в Русский музей, туда, к Вашему милому образу»… «а пока я живу в деревеньке, со старенькой бабушкой, без единого друга»… «Прощайте моя любимая поэтесса…»

Она навсегда отравила его жизнь сладким ядом своих стихов. Любовь, перебродив, словно брага, стала его отравой. Он усердно взращивал в себе самом чувство жертвенности и, в конце концов, стал жертвой своей любви к кумиру.

38

Пора бежать в школу. Вторая смена. Прощай, дневник! До встречи, мой любимый дневник, душа моя! Первый раз в десятый класс! Ещё один рывок к аттестату, который откроет дороги в мир его славы. Недавно он посмотрел в клубе давний фильм «Аттестат зрелости», в котором один школьник, персонаж Леонида Ланового, чью роль Миша примеривал на себя, беспомощно признаётся в любви к своему однокласснику на пороге выпускного вечера, дарит ему цветы, а