Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис

появилось нечто новое; он смягчился и нес сладкие ароматы – после трех-то или четырех дней, где любое дуновение ветра было резким и горьким, словно дыхание самой пустыни.

Словом, он шел вперед и вот уже одолел упомянутый гребень; а подымаясь – как часто бывает, – не отрывал глаз от земли, пока не оказался на самой маковке. Там, остановившись, чтобы передохнуть, он поднял голову, чтобы оглядеться, и… о! увидел, что воистину оказался на челе горного перешейка и под ним вниз опускается склон – не столь неторопливо, как видел он, поднимаясь все эти дни, но достаточно круто, хотя и не выпуская из-под земли рваный камень или скалы. А за краем этой пустыни впереди него простирались чарующие леса и холмы, зеленые равнины, долины, убегающие к огромным синим горам, за которыми высились белые снежные пики.

Тут от счастья и удивления дух его дрогнул; ощутив слабость и головокружение, Вальтер уселся на землю, уткнувшись лицом в ладони. Однако вскоре он вернулся в трезвое расположение духа, встал, пристально посмотрел вперед и не увидел там признаков человеческого жилья. Но себе при этом сказал, что все это потому, что добрый травянистый простор еще далеко и он, быть может, обнаружит людей и дома их, удалившись как следует от оставшейся позади каменной пустыни. Итак, направился он вниз с горы и времени не терял, потому что пора было позаботиться о пропитании.

Глава IX. Вальтер натыкается на первого из той троицы

Так, поворачивая то туда, то сюда, уклоняясь в сторону от отвесных скал или слишком опасных крутых склонов и непроходимых трясин, Вальтер потратил еще три дня, чтобы полностью оставить каменистые земли. К этому времени, хотя в воде он не испытывал недостатка, скудные припасы его закончились, невзирая на всю прежнюю экономию. Впрочем, сие не слишком-то печалило Вальтера, ибо он то там, то здесь находил дикие плоды, подстреливал мелких оленей, зайцев и кроликов и жарил их на огне, поскольку не забыл взять с собой кремень и огниво. Более того, чем дальше шел он, тем менее сомневался в том, что вот-вот выйдет к жилью человека, настолько ухоженными и аккуратными сделались все земли вокруг. И он ничего не боялся, разве что наткнуться на людей, которые могут обратить его в рабство.

Однако, спустившись наконец к пологим зеленым склонам, Вальтер ощутил такую усталость, что сказал себе: отдых вкуснее мяса, – так мало спал он последние три дня. И посему улегся под кленом возле ручья, не интересуясь временем. А после, проснувшись в утренней свежести возле потока, не торопился вставать и еще три часа пролежал, колеблясь между сном и дремотой. Поднявшись наконец, он направился вниз по зеленому склону, но не столь уж быстро из-за вызванной голодом слабости. А ветер нес к нему запах этой прекрасной земли, напоминавший благоухание огромного букета.

Так добрался он до ровных земель, а там повсюду росли деревья: клен и дуб, горный ильм и сладкий каштан, граб и рябина – не как в густом лесу или глухой чащобе, но словно бы высаженные в порядке на цветущих просторах огромного королевского парка.

Тут он увидел огромную черешню, ветви которой были увешаны плодами. Чрево Вальтера возликовало, и, пригнув к себе ветвь, он начал объедать ее. Но, погрузившись в это занятие, он вдруг услыхал где-то неподалеку странный рев, некое урчание – не слишком громкое, но свирепое и ужасное, не похожее на голос всякого знакомого ему зверя. Уже говорилось, что Вальтер был не из слабых духом, однако трудный путь, голод, странное приключение и одиночество несколько уменьшили в нем отвагу; ощутив слабость в коленях, он повернулся на звук, вздрогнув всем телом. Туда и сюда смотрел он, а потом, лишившись сознания, повалился на землю, ибо прямо перед ним, у самых ног, стоял тот самый карла в желтых одеждах, что привиделся ему прежде… и, глядя на него, ухмылялся всей жуткой волосатой рожей.

Долго ли пролежал он, словно убитый, Вальтер не знал, но, очнувшись, немедленно увидел неподалеку от себя этого страшного Гнома, усевшегося на собственные окорочка. Едва Вальтер приподнял голову, карла испустил прежний резкий и страшный рев, однако на сей раз в нем угадывались слова, сложившиеся в следующие фразы:

– А ну живо! Кто ты? Откуда явился? Чего хочешь?

Сев, юноша промолвил:

– Я – человек и зовусь Вальтером Голденом из Лангтона, а нужны мне съестные припасы.

Ответил Гном, корча мерзкие рожи и усмехаясь:

– Я все это знаю и спросил только, чтобы услышать, как будешь лгать. Меня послали сюда за тобой, и я принес тебе тот отвратительный хлеб, который едите вы, чужаки, бери его!

Тут он извлек из сумки буханку и бросил его Вальтеру, невзирая на голод подхватившему хлеб не без сомнений.

Тогда карла завопил:

– Экий неженка! Хочешь плоти? Давай-ка мне твой лук и пару стрел, и раз тебя поразила леность, я добуду кролика или зайца, а может быть, и куропатку. Ах, позабыл, ты же не ешь плоть, как я – с кровью и всем прочим, – но должен наполовину спалить мясо в огне или замарать его горячей водой – так поступает моя Госпожа и делает Несчастная Тварь. Я знаю это, я видел, как она ест.

– Нет, – ответил Вальтер, – этого будет довольно. – И начал есть хлеб, оказавшийся сладким для его рта. Понуждаемый голодом, он поел, а потом спросил у карлы: – Но кого называешь ты Несчастной и Тварью? И кто есть твоя Госпожа?

Тут создание это испустило как бы яростный и бессловесный вопль, а потом послышались и слова:

– У нее лицо красное и белое, как у тебя; и руки белые, как у тебя, но даже белее, ибо я видел ее… да, видел ее, ах да, да и да…

После слова его превратились в какую-то тарабарщину, Гном катался по траве и молотил по ней, а потом успокоился, сел смирно и вновь зашелся в жутком припадке смеха:

– Но если ты, дурак, решишь, что она прекрасна, когда попадешь в ее руки, тогда по том пожалеешь. О ее насмешки и колкости, о, ее слезы и вскрики… и нож! Ты еще спросил о моей Госпоже… Какова она? О чужеземец, есть ли здесь еще одна Госпожа? И что мне поведать тебе о ней? Похоже, что она сотворила меня, как и Медвежий народ. Но Несчастную Тварь она не создавала и жестоко ненавидит ее, как и сам я. И однажды…

Тут речь его сделалась нечленораздельной, карла долго вопил, а потом задыхаясь, сказал:

– Я и так рассказал тебе слишком