Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – отвечала она, – пока еще нет; помедли, а я тем временем расскажу тебе обо всем. Теперь должна я открыть перед тобой свои мысли в должном порядке.
Она то краснела, то бледнела и все теребила складки юбки беспокойными пальцами. А потом сказала:
– Первое между нами вот что: хотя ты впервые увидел меня меньше, чем час назад, но устремился ко мне всем сердцем, дабы я сделалась для тебя подругой и милой. Если же это не так, тогда все речи мои закончены, а с ними и все надежды.
– О, да! – воскликнул Вальтер. – Только не знаю, как ты догадалась об этом, потому что лишь сейчас скажу я, что ты воистину любовь моя и милая подруга.
– Тише, – сказала она, – тише! Ибо и у леса есть уши, а слова твои громки; подожди, и я открою тебе, как узнала это. Но переживет ли эта твоя любовь то мгновение, когда ты впервые обнимешь мое тело своими руками, я не ведаю, да и ты тоже. Но велика моя надежда на то, что случится иначе; ибо и я – хотя едва час прошел с тех пор, как взгляд мой лег на тебя, – увидала в тебе любимого и дорогого и сердечного друга. Вот потому я и догадалась, что ты тоже любишь меня. А теперь веселье и радость переполняют собой мое сердце. Но пора поведать и о страхе и зле, ожидающих нас.
Тут Вальтер простер к Деве руки и воскликнул:
– Да, да! Какое бы зло ни подкарауливало нас, теперь, когда оба мы знаем о том, что я и ты любим друг друга, не перейдешь ли ты ко мне, чтобы я мог обнять тебя своими руками и поцеловать, если не в добрые губы и милое личико, то хотя бы в дорогую мне руку… чтобы я мог как-то прикоснуться к твоему телу.
Ровным взглядом поглядев на него, она негромко сказала:
– Нет, этого не должно случиться прямо сейчас, и в том, почему этого не может быть, и таится часть окутывающего нас зла. Но слушай меня, друг; еще раз говорю я тебе, что голос твой слишком громок для наполненной злобой глуши. Вот я поведала тебе о том, что знаем мы оба, а теперь должна рассказать об известном лишь мне, но не тебе. Было бы лучше, если бы ты дал слово не прикасаться ко мне, не трогать даже руки; после нам следует отойти подальше от сей груды камней и сесть на краю поля, под укрытием – на случай, если за нами следят.
И вновь на этих словах она весьма побледнела, но Вальтер ответил:
– Раз сему суждено быть, даю тебе слово, так как люблю тебя.
После этого она нагнулась и обулась, а потом легко перепрыгнула через ручеек. После же, отойдя на половину фарлонга, они уселись рядышком в тени стройной рябины, потому что поблизости и вдали не было ни куста, ни папоротника.
Тут заговорила Дева тоном встревоженным:
– Вот что должна я сказать тебе ныне, ибо ты оказался в стране, опасной для всякого, кто любит доброе; скажу более, что была бы рада, если бы тебе удалось целым оставить сей край, даже если бы после я умерла от тоски по тебе. Что касается меня самой, то грозит мне опасность меньшая – во всяком случае, не смертельная. Только помни: железное кольцо на ноге моей – знак рабства, и ведомо тебе, как расплачивается рабыня за прегрешения. О том же, кто я и как попала сюда, сейчас не скажу, ибо у нас может не хватить на это времени; оставим этот разговор на потом. Я – Служанка злой Госпожи, о которой неведомо мне, женщина она или нет. Некоторые здесь почитают ее Богиней, и как Богине поклоняются ей. И не знаю я божества более жестокого и холодного. Меня она ненавидит жестоко; но будь ее ненависть невелика, немногое прибавило бы это мне, если бы, разделавшись со мной, она получила бы удовлетворение. Но дело обстоит так – и вряд ли будет иначе, – что послужит это не ее удовольствию, а потере и боли. Посему, как я уже сказала, самой жизни моей здесь ничто не грозят – если только вдруг покорившись внезапному гневу, она не убьет меня, чтобы потом пожалеть об этом; дело в том, что наименьший злом в ее нраве является тщеславие, и тщеславна она всегда и во всем. Много раз забрасывала она свои сети, чтобы уловить в них какого-нибудь доброго юношу; и последней добычей ее – если ею не станешь ты – оказался молодой человек, которого я назвала при нашей первой встрече с Сыном Короля. Он еще с нами, и я опасаюсь его, ибо недавно Госпожа ему надоела, хотя – по чести сказать – нет на свете более чудесной красавицы. Словом, пресытившись ею, он обратил взгляд ко мне, и если я буду неосторожной, весь гнев Госпожи обрушится на меня. Должна сказать, что хотя пригож этот юноша, теперь попавший к ней в рабство, в сердце его нет сострадания; низок он и способен ради часа удовольствий погубить меня, а потом с улыбкой, стоя рядом со мной, просить прощения у Госпожи и добиться его там, где мне не будет пощады. Видишь ли теперь, каково мне жить между двумя жестокими дураками? А ведь есть здесь и другие, о которых я не стану далее говорить тебе.
Тут, прикрыв руками лицо, она зарыдала, бормоча:
– Кто же избавит меня от этой губительной жизни?
Но Вальтер вскричал:
– Я! Ибо зачем иначе я оказался здесь?
И он едва не заключил Деву в объятия, но вовремя вспомнил про данное слово и в ужасе отшатнулся, потому что понимал теперь, почему она не хочет прикосновений, а после возрыдал вместе с нею. Но слезы Девы вдруг высохли; и она молвила изменившимся голосом:
– Друг мой, хотя обещаешь ты стать моим избавителем, скорее это я спасу тебя. Теперь же молю о прощении за то, что огорчала тебя собственным горем, тем более что не могу утешить его поцелуями и ласками. Но случилось так, что горести этой земли, окруженной столь радостным миром, вдруг сокрушили меня.
Тут сдержанное рыдание перехватило дыхание Девы, но сдержавшись она продолжила:
– Теперь же, дорогой друг и любимый, внимательно внемли моим словам, чтобы потом поступал ты, как я научу тебя. Во-первых, вижу я, потому, что Уродец встретил тебя у ворот этой земли, что Госпожа ожидала тебя;
