Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О, хоть я и явилась к вам, как бродяжка, но у меня есть что надеть, чтобы меня не приняли за служанку.
Снефрид открыла свой ларь и стала раскладывать по скамье одежду.
– Юмалан-Ава! – Арнэйд вытаращила глаза.
Ульвара она знала как человека небогатого, а его былые уверения, что он-де торговал ценными мехами, никто особо не принимал всерьез. Но сейчас Арнэйд поняла, что ему не верили напрасно. Снефрид прибыла к ним в неброской дорожной одежде, но в ларе под замком у нее нашлось платье тонкой шерсти, выкрашенное мареной в темно-розовый, как цвет шиповника; кафтан красновато-коричневого оттенка, как спелые ягоды боярышника; еще одно платье, ярко-желтое, и травянисто-зеленый хангерок, отделанный голубым шелком. Глядя на них, Арнэйд сообразила, что со вчерашнего дня так и не узнала ничего про саму Снефрид и ее прежнюю жизнь.
А та тем временем достала совсем особенную вещь: ларец длиной как две ладони, весь покрытый пластинами резной моржовой кости и отделанный блестящей бронзой и медью.
– Вот это да! – Арнэйд всплеснула руками. – Здесь твои украшения? Покажешь?
– Нет. Честно сказать, я сама не знаю, что в этом ларце, и у меня нет ключа.
– Как же так? Откуда же он у тебя? Чей он? У нас во всем Бьюрланде нет такого ларца!
– Это у меня от Ульвара, – сказала Снефрид, и Арнэйд пришло на ум, что та впервые заговорила о покойном муже с тех пор, как они с Арнором сообщили ей о его смерти. – Он, знаешь ли, не всегда проигрывал… В тот день, видно, его поцеловали норны, как он говорил. Особенно горячо поцеловали. Этот ларец он привез откуда-то из виков, сказал, что выиграл в кости, но с условием, что можно будет выкупить его назад, и бывший хозяин не дал ему ключа. Тот человек сказал, что в этом ларце какое-то особенное сокровище, которому нет цены, и на него незачем даже смотреть. Это было шесть лет назад, и ларец все время хранился у нас дома. А когда я собралась уезжать, я продала дом, скотину, почти всех рабов, кроме Мьёлль, в общем, все вещи, кроме того, что мы могли вдвоем унести с собой. А этот ларец я не могла продать – я ведь даже не знаю, что в нем и сколько оно стоит, да и открыть его нельзя…
– Почему? – Арнэйд приподняла небольшой навесной замок. Отверстие для ключа было залито воском и представляло собой неровное желтое пятно. – Я уверена, если Арни возьмет топорик, то живо его вскроет. Конечно, нужно осторожно, чтобы не повредить резную кость, но у Арни ловкие руки…
– Мы им найдем хорошее применение! – уверенно кивнула Снефрид. – Но Ульвар говорил, что ему тот человек говорил – у него такое запоминающееся прозвище, Тюленьи Яйца! – что ломать ларец нельзя, потому что на него наложено заклятье. Если так сделать, то сокровище внутри рассыплется в прах.
Вдруг какой-то ледяной великан обхватил Арнэйд сзади; она взвизгнула от неожиданости и, обернувшись, увидела Арнора. От его кожуха веяло холодом, весь он был усыпан мелкими снеговыми крупинками.
– Ай, зачем ты к нам пришел, такой холодный! Как ётун!
– Погреться! – Арнор взглянул в глаза Снефрид, сидевшей на скамье возле ларца. – Мне надо взять кое-что…
Они обменялись тем пристальным взглядом, соединяющим двоих, от которого замирает сердце. Ее глаза слегка прищурились в усмешке: знаем мы, чего тебе надо…
Арнор опять придвинулся к Арнэйд и уткнулся лицом в ее распущенные полувлажные волосы, лежащие на плече, глубоко вдохнул чистый запах, пока они еще не напитались дымом очага.
– Как приятно пахнет. Это какие-то травы?
– Ромашка.
Арнор взглянул на распущенные светлые волосы Снефрид; видно было, что это их он хотел бы коснуться, но чужой женщине он не мог досаждать такими же вольностями, как родной сестре.
– Я думаю, он все наврал про это сокровище. – Арнор наклонился над ларцом. – Ма шанам, там, может, и лежит какая-нибудь дрянь. А если это обнаружится, можно сказать, мол, заклятие нарушили и сокровище превратилось вот в это. Там вообще что-то есть?
Снефрид знаком предложила ему взять ларец, и Арнор осторожно приподнял его.
– Не очень тяжелый, но что-то там лежит.
– Золото?
– Не перекатывается, не звенит. Какая-то одна вещь. Ну что, – он снова взглянул на Снефрид, – вскроем? Можно сбить замок со скобой, куда дужка вставляется, или топориком подцепить вот здесь и вырвать петлю. Она держится на загнутых гвоздях, видишь? – Он показал Снефрид шляпки медных гвоздей. – Их можно вырвать. Если ловко взяться, даже резьба не пострадает.
– Н-нет, – с сомнением ответила та. – Не стоит. Я за шесть лет так привыкла к этой тайне… мне будет жаль ее лишиться. Я все это время чувствовала себя хранительницей чего-то вроде ожерелья Фрейи, и как обидно будет, если там внутри чьи-то старые обмотки.
– А если кость треснет? Этот ларец сам такая ценность! – восхищенно воскликнула Арнэйд. – Даже если он пустой… я даже не знаю, сколько он может стоить. Да и купит его разве что королева Сванхейд.
– Она предлагала.
– Ты ей показывала?
– Нет, женщины увидели у меня в вещах и ей доложили. Но я сказала, что он принадлежит не мне, а моему мужу, и я не могу им распоряжаться.
– Но теперь-то он принадлежит только тебе! Неужели не любопытно? Я бы не смогла пять лет сидеть рядом с таким сокровищем и не знать, что там внутри!
– Йора. – Арнор поставил ларец на место. – Надумаешь, скажи, мы с ним живо разделаемся.
Он порылся в своем коробе с разными орудиями, что-то взял и опять ушел. Снефрид проводила его глазами.
– А почему он назвал меня Йорой?
Арнэйд рассмеялась:
– Он не назвал тебя Йорой, он сказал «йора» – это значит «ладно, хорошо» по-мерянски.
– О! А что такое «маша нам?». Вы часто это говорите, но я не заметила, чтобы нам кто-нибудь махал…
– Ма – шанам, «я думаю».
– Ну вот, я теперь знаю уже шесть слов по-здешнему… – Снефрид что-то подсчитала на пальцах и покачала говолой: – Нет, пять. Я забыла, как будет «корова».
Пока волосы сохли, Снефрид наконец рассказала о себе. Ее отец, тоже Асбранд, как предок, приютивший на ночь деву альвов, был известным резчиком рун, делал амулеты и поминальные камни, все его уважали. Гуннар, отец Ульвара, был торговым человеком, жил по соседству и много лет дружил с Асбрандом. О том, что Ульвар женится на Снефрид, отцы договорились, когда те были еще детьми; то есть Ульвар был подростком, а Снефрид, моложе его на пять лет, совсем девочкой. Но они не возражали: Ульвар был хорош собой, весел и всегда умел ее позабавить, а Снефрид держалась не по летам разумно, чем внушала ему уважение. Свадьбу справили, когда Ульвару исполнился двадцать один (как сейчас Виги, вставила Арнэйд), и его отец впервые отправил его одного с товаром на остров Готланд. Той же зимой Гуннар умер. Жена его умерла уже давно, и Снефрид каждое лето жила на своем хуторе одна, пока Ульвар ездил по торговым делам. Но у нее хватало и скота, и челяди, и здравого смысла, а если что, ей помогал советом отец, благо жили они поблизости друг от друга.
Что Ульвар охоч до игры в кости, Снефрид знала с детства, но пока он проигрывал красивые камешки или лепешки, беды в этом не было. Бедой запахло, когда однажды он проиграл в Хедебю все серебро, вырученное за груз точильных камней и оленьих шкур. Голод им не грозил, но лето прошло без прибыли. Напрасно Асбранд пытался увлечь его хитрой игрой в тавлеи – Снефрид тоже выучилась, надеясь заохотить мужа, – Ульвар не любил долго думать, его возбуждала и влекла возможность узнать, благосклонны ли к нему норны вот прямо сейчас… Ни уговоры, ни убеждения, ни рунические палочки не помогали.
Кончилось тем, что он лишился корабля с товаром, когда и то, и другое, принадлежало ему лишь на треть. Весть о том, что Ульвара ограбили в море викинги и все отняли, привезли другие люди, сам он в родных краях показаться не посмел и исчез. Три года Снефрид вовсе не знала, есть ли у нее муж и где он. Его хутор пришлось продать, чтобы отдать долг за товар, и Снефрид вернулась к отцу. Фроди Лосось и Кальв Овчар – те люди, чье имущество пропало вместе с Ульваром, пытались подать жалобу на тинг, чтобы им возместили стоимость пушнины, но жалобу не принимали, пока они не могли представить свидетелей, что товар был Ульваром проигран.
Минувшим летом к Снефрид однажды
